— Здорово, старый пень!

Чапура и впрямь был старше него лет на десять, и многолетняя не скажешь дружба, но приязнь, давала Волчьему Хвосту право на подобное обращение.

— Гой еси, волчонок, — усмехнулся Чапура, и они обнялись, не сходя с коней.

Позже, когда Чапура отправил вестоношу в Ирпень, дабы успокоить городовую рать, они стояли на взлобке рядом и смотрели на проходящую мимо рать Волчьего Хвоста — сотня воев и три десятка прошедших огонь и воду кметей. И, провожая взглядом мелькающих мимо всадников, коней, латы, кольчуги, копья, мечи и щиты, хмурые усатые и бородатые лица, Чапура вдруг ощутил покалывание в груди. В нём нарастала тревога, и он не мог понять, отколь она взялась. И тут он вдруг чётко осознал, что именно ему не понравились в улыбке Волчьего Хвоста. Воевода улыбался совершенно искренне и добродушно, а вот глаза… глаза у него остались холодными и чуть виноватыми.

Рать Волчьего Хвоста под приветственные крики градских входила в Ирпень. Высокий, с заострёнными палями, тын посада остался позади, вои подходили к воротам крома.

Чапура, озираясь, всё никак не мог утишить растущую в груди тревогу, тем паче странную, что никоторого видимого повода для неё и не было.

— А далеко ль направился воевода Волчий Хвост? — спросил он безотчётно.

— К Малину, — отсутствующе сказал воевода. — На древлянскую межу. Завтра из утра и выступим.

Показалось Чапуре, аль нет — мелькнула в глазах Военега Горяича виноватинка, а в голосе — заминка. Дрогнул голос воеводы, ох дрогнул. С чего бы?

Ворота крома распахнули свои объятья перед воями и в этот-то вот миг всё и случилось.

Волчий Хвост вдруг резко взмахнул рукой, из его рукава вымахнул длинный алый платок, метнулся над головой. И тут же мимо него и Чапуры ринулись, вырывая из ножен клинки, стремительные, как волки, кмети.

Чапура рванулся было, бросая руку к мечу, но на него с двух сторон уже навалились кмети Волчьего Хвоста, выкручивая руки. А людей головы взяла в кольцо дюжина киян. Насмерть не били, видно было, что воевода велел своим обойтись насколько можно, без крови. Но двое уже лежали под ногами без памяти; кто-то из ирпеничей валился назад, захлёбываясь кровью; кого-то вязали его же арканом; кого-то сшибли с коня кистенём; кого-то били ратовищем; кто-то, ярясь, хватался за меч. Чапура, корчась в руках дюжих кметей, орал что-то поносное в каменно-спокойное лицо Волчьего Хвоста. А в воротах на миг возникла схватка, сверкали мечи и копья, клубилась пыль. Потом схватка распалась, запнувшийся на миг клубок конных промчался дальше, пыль улеглась, и видно было стремительно заплывающие кровью тела. Народ с воплями разбегался в стороны, сзади тож слышались крики и звон оружия — рубили кого-то не в меру ретивого, брали с бою градские ворота, разгоняя варту. А в самом кроме катался, дребезжа, звон оружия — застигнутые врасплох безбронные вои Чапуры отбивались, как могли, но дело было ими уже проиграно — в ворота крома широким валом уже врывалась окольчуженная конница Волчьего Хвоста.

Через полчаса всё было кончено. Кованая рать Волчьего Хвоста захватила весь городок. Воевода въезжал в кром, словно во вражий город, сзади кмети тащили всё ещё вырывающегося Чапуру. Голова изрыгал проклятия, поражая Военежичей их разнообразием — заслушаешься. Гнали его обезоруженных воев. В крепости у каждой вежи уже стояли кмети Волчьего Хвоста, ими были захвачены все ворота, заборола и стрельни. А посреди двора воеводского терема, на крыльце которого тож стояли с луками двое кметей Военега Горяича, столпились обезоруженные, побитые и словно оплёванные вои Чапуры. Толпа, не смея шелохнуться, плотно сгрудилась под прицелами восьми десятков тяжёлых составных луков.

Военег Горяич быстро окинул их взглядом, пересчитал и сморщился. Ирпеничей уцелело десятков восемь. Чапуриных кметей втолкнули в эту же толпу, самого же голову, рвущегося и плюющегося, поволокли в терем. На крыльце он зацепился рукой за резную балясину перил и заорал, вкладывая в крик всю обиду от нечестно выигранного Волчьим Хвостом боя, жуткую обиду на несправедливость, оскорбление обманутой в лучших чувствах души:

— Я плюю на тебя, Хвост! Будь ты проклят, воевода! Предатель! Паскуда! Перелёт!

Кмети оторвали его от перил и, пинком растворив дверь, втащили голову внутрь терема.

— Куда этих? — Самовит, подъехав неслышно, указывал плетью на столплённый полон.

— Сделали? — спросил воевода почти неслышно. Варяг утвердительно склонил голову.

— Разгоните по клетям и заприте человек по десять, — велел Волчий Хвост, направляя коня к терему. И уже на крыльце услыхал за спиной крики. Помедлил миг и обернулся, уже зная, что увидит.

Трое кметей Чапуры, коих должны были запереть в приворотную клеть, сшибли двоих Военежичей и нырнули в ворота. Вслед им взвизгнули стрелы, один споткнулся, захромал и его нагнали, второй грянулся плашью оземь и не шевелился, но третий сиганул с моста, быстро пересёк площадь и скрылся за ближними избами. Волчий Хвост несколько мгновений с непонятным выражением смотрел ему вслед, потом плюнул через перила в пыль, что было у него высшей степенью презрения, и ушёл в сени. Кмети на крыльце переглянулись и потупились.

И уже никто не видел, как в сенях Военег Горяич постучал по стене и суеверно сплюнул через плечо.

Самовит ввалился в горницу и сел, устало привалясь к стене и чуть прикрыв глаза.

— Всё ли сделал как надо? — Волчий Хвост стоял спиной к варягу у небольшого стола и внимательно его рассматривал, невесть что собираясь на нём увидеть. На столе лежал большой кусок кровяной колбасы, взрезанный по краю коровай, печёная репа, первый весенний лук и кувшин с квасом.

— Всё, — кивнул старшой, не открывая глаз. — Порядок. Да ты и сам видел, воевода. Эти трое, они всяко слышали, как мы про Свенельда говорили. Так что тот драпать будет взаболь, а после спрячется. В городе спрячется, не иначе.

— Угу, — задумчиво сказал Военег Горяич, садясь за стол, и кивнул варягу. — Садись, ешь. Когда ещё придётся…

Несколько мгновений воевода и его старшой уминали еду за обе щеки, потом, когда первый голод сгинул, Волчий Хвост спросил:

— Прапор спустили?

— Да, — сглотнув кусок колбасы, ответил Самовит. Отпил глоток кваса. — Какой из утра подымать?

— Чёрный, — коротко ответил воевода. Упало молчание. Оба прекрасно поняли друг друга, и у обоих вмиг пропало желание о чём-нито говорить и вовсе смотреть друг другу в глаза.