За окном сверкнуло так, что в корчме поблекли огоньки светцов. А в следующий миг грянуло — Чапура подпрыгнул и перекрестился, а после ещё и очертил голову, сберегая себя от гнева Перуна. Крест на груди отнюдь не мешал ему, как и большинству русичей, почитать Перуна, Дажьбога и Велеса.

Грохот ещё не стих, когда дверь распахнулась. Поток сырого холодного воздуха едва не загасил светцы. На пороге, словно вынырнув из мутного дождя, возник человек — в длинном плаще и посаженной набекрень шапке.

Незваный гость переступил порог. С него лилась на пол вода, хлюпая, вытекала даже из сапог, будто он не просто побывал под дождём, а окунулся в воду с головой. Дорогой тёплый мятель был безнадёжно испорчен водой и грязью — чистить теперь, не отчистить.

Гость обвёл взглядом пустую корчму, на миг задержал его на княжьих кметях в углу и удовлетворённо хмыкнул. Корчмарь и глазом моргнуть не успел, как чужак очутился у самой стойки.

— Поздорову, хозяин, — он весело улыбнулся.

Чапура озадаченно поздоровался. Гость сразу поставил его в тупик: на вид лет тридцать — тридцать пять, короткая борода и усы цвета дубовой коры. Из-под туго сидящей шапки выбиваются длинные волосы. Одет богато, мало не по-боярски, кое-где и золото блестело. Да и было в нём что-то неописуемое словами и невыразимое, такое, что видавший виды Чапура сразу про себя решил: непрост.

— Тут меня дожидаться должны, — пришлец утёр мокрые усы, зачем-то посмотрел на руку. Оборотясь, он опять скользнул взглядом по кметям, за столом, кому-то кивнул. Снова глянул на Чапуру и твёрдо досказал. — Князь Ростислав Владимирич.

— Он наверху, — опустил глаза Чапура. — По лестнице подымись, господине. Там всего одна дверь.

— Добро, — гость шагнул к лестнице, бросив через плечо. — Пождите, други.

Тут только Чапура заметил, что дверь на крыльцо всё ещё отворена, а у порога стоят ещё люди — трое. Бритоголовые и длинноусые, по русскому войскому обычаю. Но один явно не кметь, а, самое меньшее, гридень. Да и по возрасту пора бы ему в гриднях ходить. Чапура прекрасно знал, что не всякий кметь к старости гриднем становится, но тут что-то так и шептало — гридень. То ли взгляд — отстранённый и твёрдый, то ли выражение лица, навыкшего приказывать.

— Чего подать-то, господине? — успел спросить корчмарь, глядя, как подымается по лестнице гость.

— А сбитня горячего, — хладнокровно ответил тот на ходу.

Спутники гостя уселись за стол — не рядом с волынскими кметями, но и не совсем в стороне.

А Чапура, велев жене отнести наверх горячий сбитень, вновь задумался. Да кого же такого ждал в его корчме Ростислав Владимирич, отай, киевских подсылов опасаясь?

А там, наверху, в горнице двое несколько времени мерили друг друга взглядами.

— Ну, здравствуй, князь-брат, — сказал, наконец, Ростислав Владимирич, волынский князь.

— И ты здравствуй, князь-брат, — ответил Всеслав Брячиславич, полоцкий князь, тоже подходя ближе.

И впрямь, были они друг другу братьями.

Троюродными.

Ростислав не ждал от встречи чего-то особенного — всё уже было предварительно обговорено послами — гридни ездили меж Полоцком и Владимиром уже не один месяц — больше года. Но Всеслав в письмах уклонялся от того, чтобы обговорить действия подробно. Он и настоял на том, чтоб встретиться лично. Волынский князь вдруг вспомнил, морщась, как ему говорил гридень Колюта — жилистый старик с неприятным взглядом:

— Князь Всеслав Брячиславич хочет встретиться с тобой лично, господине. И только тогда он решит — быть альбо не быть дружбе меж вами.

Вот и прячутся два князя на окраине Волыни, на постоялом дворе, которых по всей Руси пока что — раз-два и обчёлся.

— Тьмуторокань, значит, — задумчиво сказал полоцкий князь, наклоняя над серебряной чарой волынского князя поливную ендову со сбитнем. Пряный запах щекотал ноздри. — Да… это вы с Вышатой умно решили. Через Тьмуторокань можно и весь юг к рукам прибрать…

Ростислав протянул руку, поискал взглядом, куда же Всеслав будет наливать сбитень себе и невольно замер, чувствуя, как у него медленно отваливается челюсть.

У Всеслава в руке была полукруглая невзрачная чаша — сероватая кость, оправленная в чернёное серебро. Полоцкий князь налил сбитень в чашу, поставил ендову на стол.

— Это… — Ростиславу не хватало воздуха, он задыхался, вдруг ощутив себя в далёком прошлом — там, где герои пили на пирах из…

— Да, княже Ростислав Владимирич, — чуть заметно усмехнулся кривич. — Это — чаша из человечьего черепа…