После этих её слов мне за шиворот буквально выливается ушат холодной воды.

— Но, как…

— А вот так. Должно быть, вы кому-то из них здорово насолили, да?

— Да я не об этом. — Обида подступает к самому горлу, но я держусь. — Я про НИИгеомаш, честно говоря, я на него так надеялся.

— Был «Айсберг», да сплыл. — Стелла Иосифовна делает руками движения, будто плывёт брассом. — И всё-таки, что же вы такого сделали плохого? Признавайтесь!

— Не знаю даже… — говорю я, но тут меня осеняет: — может, это оттого, что я аспирант Щетинкина?

— Вот именно! — Матвей Матвеевич опять лупит себя по коленке.

— Матвей, не горячись. — Стелла Иосифовна гладит его по руке. Матвей Матвеевич отвечает ей доброй беззубой улыбкой.

— Алексей, ваш, в прочем, какой он к чёрту ваш, этот самый Бахтеяров, насколько я его знаю, — произносит Матвей Матвеевич уже спокойнее, — человечек мстительный и тщеславный, так что такой сюжет представляется единственно возможным.

— Они с Ильёй никогда не ладили. — Вторит ему Стелла Иосифовна. — Началось с того, что они оба метили в заведующие. Илья пришёл на кафедру из НИИгеомаша на профессорскую ставку в семьдесят седьмом, весной, а через полгода умер тогдашний заведующий — Валентин Павлович Десятников. Реальных кандидатур на место заведующего было двое: Щетинкин и Бахтеяров. Когда дело дошло до голосования, Бахтеяров стал подговаривать сотрудников голосовать за него, обещая в случае своего избрания золотые горы. Кончилось тем, что его кандидатуру сняли, и заведующим стал Щетинкин. Бахтеяров так ему это и не простил. Всё выжить пытался. Пока был Советский Союз, писал него доносы в партком, а после стал открыто поносить в статьях и на заседаниях. Теперь вот, за вас принялся…

— Всё-таки, каков подлец! — снова детонирует Матвей Матвеевич. — Воевать с мертвецами — это я как учёный ещё могу понять, но впутывать в эти баталии живых, тем более, учеников — это, простите, подлость!

— Успокойся, Матвей, ещё не хватало, чтобы ты себе из-за этого мерзавца давление себе нагнал, — одёргивает Стелла Иосифовна Матвея Матвеевича, и тот умолкает.

— Разумеется, Алексей, — продолжает она, — я эту историю знаю только со слов Жени Рыжова, то есть Евгения Ивановича, но в подлинности её не сомневаюсь…

— Всё в точности так и было… — поддакивает Матвей Матвеевич возбуждённо.

По выражению лиц моих собеседников можно подумать, что они сообщили мне только что великую по важности тайну. Мне бы, наверное, надо многозначительно покивать головой, или широко раскрыть от удивления глаза, или же, наоборот, закрыть лицо руками и зарыдать. Но я сижу, как сидел.

Во-первых, я эту историю тысячу раз слышал, во-вторых, насколько я знаю, всё было несколько иначе… и в — третьих… А, в-третьих, чего-то такого от Красикова и его клаки я и ожидал. Не в том смысле, что предвидел что-то или чувствовал, просто была у меня непонятная уверенность в изначальной тухлости всей этой затеи со ссылкой сюда. Мне, вероятно, должно быть до зелёных соплей обидно, что опять меня кинули через колено мои небесные покровители, и эксперимента мне теперь не видать, как собственной задницы… а я чувствую только то, что на всё на это мне уже глубоко плевать. Чудеса…

— А чем в НИИгеомаше занимался Илья Михайлович? — спрашиваю я, чтобы свернуть разговор в другую сторону.

— Этого мы не знаем! — первым отвечает Матвей Матвеевич.

— Действительно, точно ничего не известно, — сообщает Стелла Иосифовна после паузы. — Илья никогда ничего об этом не рассказывал, но есть версии. Все они довольно таки фантастические и, скорее всего, к реальности никакого отношения не имеют, но всё же.

Стелла Иосифовна делает ещё одну паузу, должно быть для того, чтобы разжечь во мне интерес к сказанному.

— Самым распространённым слухом про «Айсберг», так называли в то время НИИгеомаш, было то, что под ним находится самый крупный в стране правительственный бункер. Вот его-то ваш бывший научный руководитель якобы и построил. Если, Алексей, вы, не дай бог, конечно, решите пойти здесь у нас в народ, то первый же встречный вам расскажет, как он видел тут Брежнева или Косыгина или, в крайнем случае, Устинова на мотоцикле. Это всё, конечно ерунда, мы с Матвеем Матвеевичем в это не верим.

Матвей Матвеевич совершает утвердительные поклоны. Стелла Иосифовна опять держит паузу.

— Вторая версия, — продолжает она, — милитаристская.

— В смысле, военная? — уточняю я.

— Именно! — бодро вступает Матвей Матвеевич. — Давным-давно был такой способ ведения войны, Алексей, может помните — минные галереи, подкопы, бочки с порохом? Вот и здесь занимались тем же самым, только на качественно новом уровне. Вообще, я заметил, принцип, по которому действуют орудия уничтожения, остаётся неизменным, совершенствуется только технология. Например, проходку тоннелей для закладки подрывного заряда делают не лопатами, а буровой машиной, либо трясут ультразвуком — он ослабляет породу — или жгут, как Щетинкин, а в качестве подрывного заряда не упомянутая бочка с порохом, а сами понимаете что.

— И зачем всё это, позвольте спросить?

Глаза Матвея Матвеевича загораются мальчишеским огнём, и он, потирая сухие ладони, подаётся ближе ко мне.

— Как зачем? Чтобы незаметно добраться до промышленных и политических центров противника и тихо, из-под земли их уничтожить. Это, конечно, не означает, что надо прокопать тоннель прямо, пардон, под самый главный вражеский клозет, вполне достаточно остановиться в десятке километров от промышленного или политического центра противника и шарахнуть, чем надо и в какую надо сторону. Произойдёт маленькое землетрясение и всё шито-крыто. Большинство зданий рухнет, погибнет большая часть населения…