— Мы прибыли, чтобы освободить вас, — говорил уполномоченный ревкома, когда Друй вошел в

комнату.

— Удивительные вещи! Мы приехали в Москву случайно, и такое безобразие. Наш полк, надо полагать,

возмущен арестом своего комитета, — брезгливо цедил сквозь зубы упитанный белолицый человек в костюме

казачьего офицера.

— Кто вы?

— Я председатель комитета. А вот он — секретарь. Между прочим, большевик. Арест его совершенно

необъясним.

— Хорошо. Не будем возмущаться. Вышла ошибка, и больше ничего. Тут никто не виноват.

— Так давайте, освобождайте!

— Сейчас подъедут автомобили. Мы вас будем сопровождать, потому что в Москве сейчас бой.

— Кто с кем дерется? — спросил уполномоченного человек с открытым монгольским лицом.

— Юнкера с нами, с рабочими да солдатами.

— Давно?

— Нет, недавно. Но дело не в этом. Ревком имеет к вам, товарищи, просьбу.

— Какую?

— В двух словах. Мы, московские рабочие и солдаты, как вы знаете, совершаем вооруженный переворот.

Мы хотим власть передать советам, земли — крестьянам, фабрики — рабочим и полную свободу —

трудящимся. Наши цели не расходятся с интересами трудящихся казаков.

— Это верно, — подтверждающе сказал человек с монгольским лицом и сильно потер переносицу.

— Так что же хочет ревком?

— Он хочет, чтобы ваш казачий полк не поддался на белогвардейскую провокацию и не выступил бы

против нас.

— Не выступит. Не беспокойтесь. Я говорю, как секретарь комитета, — заявил человек с острым лицом,

все еще потирая переносицу.

— А вы хотели бы, чтобы наш казачий полк выступил бы на вашей стороне? — спросил офицер и

добавил: — не выйдет. Казаки не пойдут сражаться со своими братьями.

— Мы вовсе не хотим заставлять казаков выступать с нами.

— Еще бы! В полку более тысячи сабель, — с усмешкой заявил офицер.

— Ну, не пугай. Мы знаем, что трудящиеся казаки нам братья, и поэтому мы не боимся их. Ревком просит

заключить соглашение о невмешательство.

— Это наверное сделаем, — заверил уполномоченного секретарь комитета.

— Как сказать, — возразил председатель. И, смахнув соринку с левого погона, добавил: — нужно

подумать.

— А вы лично как думаете, — спросил в упор Друй.

Лицо председателя приняло смущенное выражение.

— Я лично считаю, что соглашение возможно. Но как отнесется командование, не знаю.

— Но вы должны помочь ревкому разъяснить, в первую очередь, казакам суть вопроса, и нужно спешить.

Полк, кажется, приближается к Москве. Перепелкин, как видно, договорился с командованием. На вас ложится

трудная задача. Согласны помочь?

— Согласны, — хором ответили арестованные.

— А если бы не согласились — не отпустили бы нас? — хитро улыбаясь, спросил офицер.

— Нет, отпустили б.

— Так идемте. У ворот нас ждут автомобили.

*

В пути Друй по душам поговорил с секретарем полкового комитета. Из разговора он выяснил, что

большевика арестовали потому, что с ним не было партийной карточки. В заключение беседы матрос и казак

превратились в крепких друзей.

— Известно, белая кость, — шептал секретарь, от сильной тряски щелкая зубами и смахивая с лица

брызги дождя. — Наш председатель — пройдоха, кадет и даже монархист. Хотя один чорт, что кадет, что

монархист. Он, наверно, будет ставить палки в колеса.

— Так почему же тогда вы его провели; в комитет?

— Трудно рассказать. Видишь ли, брат, у вас народ во флоте с бору да с сосенки. А у нас в казачьих

полках другое. Мы сформированы так, что все бойцы и рядовые офицеры или из одной станицы, или из одного

округа. Друг друга знают хорошо. Ну, наши офицеры — это в большинстве крупные казачьи помещики.

Понятно, что их побаиваются. Вот почему есаула провели в комитет.

— Понимаю. Значит, родственные чувства. Ха-ха! Навредить он нам может.

— Вряд ли. Хотя, чорт его знает, какие настроения у казаков сейчас. Давно уже не был в полку. Но все-

таки нам нужно держать ухо востро.

— Это конечно.

*

В штаб казачьего полка они прибыли к вечеру. Тут же члены комитета разбрелись по комнатам

небольшого особняка, где помещался командир полка, и по казачьим сотням. В приемной остались Друй и