уполномоченный ревкома.

Через некоторое время к ним вошел сумрачный офицер в погонах казачьего полковника.

— Это вы — делегаты от бунтовщиков? — строго спросил он.

— Не от, бунтовщиков, а от рабочих и солдат столицы.

— Знаем… Не агитируйте. Однакоже, много у вас отваги.

— Почему?

— Мы идем на Москву, согласно приказу штаба округа.

— Это согласовано с казаками?

— Мы — боевая единица, и ни с кем, даже с бойцами, согласовывать решения не намерены.

— Нам бы хотелось поговорить с комитетом.

Полковник сердито выругался и скрылся.

— Плохие дела, — шепнул Друй. — Арестовать, стервец, хочет нас.

— Да, похоже. Но будем ждать. Посмотрим, чья возьмет.

Вбежал секретарь полкового комитета. Его острое лицо было покрыто каплями пота.

— Слушайте, ребята, — взволнованно произнес он. — Кто из вас казак?

— Я казак, — ответил уполномоченный комитета.

— Вот что, офицеры не идут на переговоры. Грозят вас арестовать. Надежды только на самих казаков.

Сейчас к вам придут представители эскадронов. Поговорите с ними по душам.

— Хорошо. Между ними есть большевики?

— Очень мало.

— Хорошо. А ты, брат, потолкуй, поговори с казаками по сотням.

— Ясно. Все мобилизовал уже.

*

В приемную набилось много казаков. Они входили в комнату по одному и группами. Усаживались на

стульях, скамьях, внимательно разглядывая делегатов ревкома.

Наконец, когда молчание стало тягостным, Друй, кашлянув, спросил:

— Ну, как, товарищи казаки, скоро по домам?

— А как приказ выйдет, так и по домам, — ответил усатый казак, весело поблескивая глазами. А вы-то

чего домой не идете?

— А вот, закончим революцию, свергнем буржуазию и помещиков, свою власть утвердим и поедем.

— Какую власть… жидовскую?

— Нет, это брехня, — возразил уполномоченный. — Вам пыль в глаза пускают, братцы.

— Как же, брехня. Председатель комитета говорил.

— Если он так говорит, так он враг революции. Советская власть — власть трудящихся крестьян, казаков,

солдат и рабочих.

— А ты-то кто?

— Я — казак.

— Откуда будешь? Какой станицы?

— Невыномысленской.

— Так мы ж земляки. Вон что! А я из Браволюбинской.

— А наши казаки есть у вас в совете?

— Как?.. Григончук?.. Тараненко?.. Знаем, знаем хлопцев.

— Мы ж одностаничники. В совете, говоришь, Тараненко?

— Так мы ж не против совета. А насчет жидов, так это ж так.

— И против не пойдем. А председатель соврал, выходит.

— Так он сын наказного атамана?

— Тыща десятин лугов да пашни.

— И леса. Известно, против.

— А мы не пойдем. А давно, друг, из дому?

— А мы третий год. Порасскажи нам чего, как и за что?

— Мы все пойдем, говори.

*

Под давлением казаков полковой комитет и командование, правда, с оговорками, но подписали

соглашение о невмешательстве.

Обрадованный Друй подбросил вверх свою матроску, на лету надел ее на голову и пожал руку секретарю

комитета.

— Спасибо, браток!

— Чего спасибо, чай, сам большевик.

— А как фамилия — все забываю.

— Убейников Пантелей.

— Ну, прощай, Пантелей Убейников. Нам в Москву спешить надо.

— Прощевайте. А если неустойка будет, товарищи, так сообщите. Может, весь полк и не выступит на

защиту, а кое-кто выступит из казаков на подмогу. Мы тут работку поведем.

Парламентеры тут же сели в автомобиль и с быстротой ветра помчались назад в. Москву.

— Нужно ехать во всю мочь, — говорил Друй. — Обрадуем товарищей.

— Именно. Товарищ шофер, гони, — соглашался с ним уполномоченный ревкома. — Наяривай. Вот так!

Автомобиль несся с возможной скоростью. На поворотах дороги и шофера и ездоков с такой силой

бросало в стороны, что, казалось, вот-вот все они будут выброшены из машины.

— Трясет, — хотел сказать матрос, но автомобиль рванулся в сторону, и он больно прикусил язык. — Фу,

чорт!

Машина, рассерженно фыркая, взлетела на холм. Дорога зазмеилась под гору. Их взорам открылась