делегации входят представители от всех войсковых частей гарнизона, фабрик и депо. Кроме того в делегацию

входят от партии и рабочей Красной гвардии. Вот и вы подпишитесь от имени действующей армии.

— Согласен.

— Отлично. Нате, пишите.

Нефедов без колебаний поставил свою подпись на бумаге.

— Ну, а теперь можете отдыхать, товарищ.

— Нет, я пойду с делегацией, — возразил Нефедов.

— И это хорошо. Сейчас двинем.

*

Окружной комиссар Временного правительства встретил делегацию на пороге своей канцелярии.

— Что вам угодно, господа?

— Ему молчи передали напечатанный на бумаге ультиматум.

По мере того как комиссар читал документ, он то краснел, то бледнел.

— Но, господа, ведь это же бунт, — сказал он, когда окончил читать.

— Пожалуй, что вы правы, — согласился с ним председатель делегации, чернобородый рабочий из депо.

— А кто же из вас представитель от армии?

— Я, — выступил вперед Нефедов.

— Позор, позор! Армия с бунтовщиками.

— Позора нет тут. Позор вам, что вы мерами насилия, незаслуженного насилия боретесь с

политическими противниками, — вскричал черноволосый военный. Мы только на насилия

контрреволюционеров отвечаем революционным насилием.

— Погодите немного.

Комиссар скрылся за дверьми. Вскоре он выбежал сильно из волнованный к делегации.

Я только что говорил по телефону с военным комиссаром города и тюрьмы. Это безобразие, господа. Вы

воинскими частями окружили тюрьму и вокзал.

— Не только воинскими, — ответил председатель делегации. — Там много рабочих. И не только тюрьму

и вокзал, но и телеграф. Скоро сюда придут самокатчики. Оцепят комиссариат и комендатуру, — добавил

черноволосый военный.

— Но ведь это же политический переворот!

— Совершенно верно… Но, гражданин комиссар, время ваше уходит. Вам нужно отдать распоряжение,

иначе переворот действительно неминуем. И при этом заметьте — если что-либо плохое случится с

арестованными, — не уцелеет никто из вас.

— Господи, да что же это делается! — простонал комиссар. Его большой живот странно запрыгал под

мундиром. — Я, господа, в данную минуту подчиняюсь только насилию. Но я буду жаловаться в центр.

— На здоровье, жалуйтесь.

— Давайте же ордер на освобождение арестованных.

— Погодите минутку.

*

Уже второй день приближался к концу с того момента когда большевиков, задержанных в совете,

поместили в городскую тюрьму. Время шло томительно долго.

Тюремная администрация не позволяла арестованным сноситься с внешним миром, скудно кормила их и

всех семерых поместила в одной маленькой камере, рассчитанной на двух заключенных.

Среди арестованных большевиков находились Драгин, Тигран, Гончаренко и Абрам. Несмотря на

тяжелые тюремные условия, настроение у всех было приподнятое.

В первый же день, как только посадили их под замок, Драгин с веселой улыбкой сказал Гончаренко:

— Вот и ты, друг, получил тюремное крещение. Весело. Мне вот так, а иногда и в одиночке, в свое время

доводилось просиживать годы. Но теперь особ-статья. Каждый, даже маловер, на нашем аресте сможет

убедиться в том, что Временное правительство с эсером Керенским во главе — капиталистическое,

контрреволюционное правительство. Звонкие революционные фразы, которые изрыгают ежемесячно министры,

— это пустые слова. А вот наш арест и аресты других революционеров — это подлинные дела их.

Гончаренко соглашался и, улыбаясь, кивал головой.

— А освободят ли нас, товарищ Драгин?

— По своей воле реакционер Преображенский не освободит нас ни за что. Не кто иной, как он, во время

ареста… заявил мне: “Посидите, голубчики, до созыва Учредительного собрания”. Ясно, кажется. Расчет у них

простой. Соберутся монархисты и буржуа, изберут или царя, или президента, один чорт, издадут чрезвычайный

закон об охране государства и на основе этого закона вышлют нас на Камчатку или рассадят по каторжным

тюрьмам.

— Но страшен Преображенский, да милостивы к нам обстоятельства, — развил мысль Драгина Абрам.

— Они за Государственной думой ничего не имеют, кроме ударников или, вернее, ударниц. А мы имеем на

своей стороне рабочие, крестьянские и солдатские массы.