— Дивлюсь я, Танюша, — говорил он, склонившись к ее пылающему лицу, которое она прятала на широченной его груди, — дивлюсь, милая. Ты образованный человек, ты такая… — Он не находил слов. — А я? Бездомный пролетарий… Что ты нашла во мне?

Таня тихо засмеялась.

— Не знаешь? — И еще крепче прижалась к нему. — Доброе сердце я нашла, душу смелую. Понимаешь? И все это в одном человеке! Ну, скажи, чего же мне нужно еще? Чтобы ты был… ну, профессором, что ли? Чтобы у тебя волосы всегда были вот так? — Она растрепала его кудри. — Или чтобы ты был генералом и командовал: «Раз-два»?.. — Она рассмеялась. — Ах, Флегонт! Разве спрашивают, почему да отчего? Нет, подожди! Да отпусти ты меня! Господи, да я же тебе хочу что-то сказать… Нет, сначала отпусти, а потом скажу.

Флегонт и не думал выпускать ее из объятий. Тьма постепенно окутывала их, и лишь трепетно шелестели листья и тонкий серп луны плыл где-то высоко в небе.

— Вот полюбили мы друг друга, — сказала Таня, — а нужно ли это, Флегонт?

— Танюша, да как же я могу без тебя? — тоном полного недоумения отвечал Флегонт. — Я, в тюрьме сидючи, буду об одном думать: вот выйду на волю, и будет кому меня приголубить. Ты передо мной солнышком ясным будешь сверкать. Пропащее дело — жить без любви.

— Что будет, то и будет, Флегонт. Решили идти вместе, и пойдем.

— Да, — порывисто сказал Флегонт. — До гробовой доски! Ты меня знаешь: я на чем стану, с того уж не сойду.

— Теперь я всегда буду с тобой, — говорила Таня. — Помни, помни это, где бы ты ни был — в тюрьме, в ссылке, на воле. Все, что думаю я, ты будешь знать, все, что будешь делать, буду делать я.

…Теперь они часто встречались по вечерам. Иногда Флегонт тайком приходил к Тане в ее маленькую комнату на Литейном, окна которой выходили в глубокий и мрачный колодец доходного дома. И уходил от нее на рассвете, тихо ступая, чтобы не разбудить Таню, лишь нежно коснувшись губами обнаженного плеча. От нее пахло чем-то таким прекрасным, что Флегонту приходилось делать усилие, чтобы снова не привлечь ее к себе, сонную и теплую.

В другой раз Таня проводила два-три дня в его лачуге, и тогда радости Флегонта не было конца. Таня, засучив рукава, приводила в порядок его книги, стирала, варила обед, который казался Флегонту слаще царских.

А днем каждый занимался своим делом, чтоб поближе к ночи встретиться вновь и все забыть, кроме любви, которой предавались с жадностью и пылкостью молодости. Осенние длинные ночи летели быстро. Любовь и разговоры, разговоры полушепотом обо всем на свете, и снова любовь, и глядишь, мутный питерский рассвет наползает, и надо расставаться!..

И хотя не положено ей было рассказывать Флегонту, что она знала, а знала она много, потому что стояла близко к центру того дела, которому отдавалась так же пылко, как занятиям на курсах, как своему счастью, — могла ли она скрывать от него, чем жила, и кто бы осудил ее за это?

Так Флегонт узнал о поездке Владимира Ильича за границу и о его свидании с Плехановым… И о том, что, возвратившись в Россию, Ленин успел побывать в Вильне, в Москве и Орехово-Зуеве, договорился с тамошними социал-демократами о совместных действиях и что двадцать социал-демократических организаций Питера объединились вокруг «стариков» и новая организация имеет новое название «Союз борьбы за освобождение рабочего класса».

Не без гордости рассказывала Таня об успехах центральной организации «Союза». Три группы занимались революционной работой на Петербургской стороне, за Невской, Московской и Нарвской заставами.

Социал-демократов поддерживала теперь громадная кипящая, накаленная гневом и возмущением рабочая масса.

— Владимир Ильич сказал нам, что партия будет основана уже в этом году! — С такой вестью Таня пришла к Флегонту в одно хмурое зимнее утро. — Он уже мечтает о газете, и, кажется, она выйдет еще до конца года. Ты понимаешь, Флегонт! Не прокламации, не листовки и тощие брошюрки, а настоящая газета!.. И ты обязательно будешь писать в нее. Надежда Константиновна просила меня передать просьбу Владимира Ильича всем моим ученикам, ну и тебе, конечно.

…Не пришлось Флегонту писать в «Рабочее дело», как Ленин назвал газету. В начале декабря редакция собралась чтобы еще раз перед сдачей в типографию просмотреть материалы. Никто не знал, что департамент полиции решил той же ночью провести обыски у лиц, имевших отношение к «Союзу борьбы», а указанных в особом списке арестовать. Помощник присяжного поверенного Петербургской судебной палаты В. И. Ульянов, проживавший в доме шесть дробь сорок четыре по Таирову переулку, значился в этом списке первым.

Несколькими днями позже охранка взяла около сотни наиболее известных рабочих, агитаторов, пропагандистов и старост социал демократических кружков.

Апостол и Флегонт были среди них.

Упорство двориковских мужиков в судебном процессе, потравы, тайные ночные набеги на сады взбесили Улусова; он прижал село штрафами. Андрей Андреевич снова принялся подбивать мужиков на расправу с барином.