Собравшиеся в зале гости кричали, перекликались, давали советы обоим участникам охрипшими голосами, а особо горячие даже изображали нанесение ударов. Вот, ничем эта борьба не отличалась от повседневности. Ну, может только уровнем обоих соперников. В шуме выделялся зычный голос бургграфа, который с покрасневшим лицом ревел: Хватай его! Хватай его! — но мне сложно было определить, за кого болеет (и на кого в связи с этим поставил деньги).

Тем временем Финнеас недостаточно быстро уклонился, и в конце концов удар Руфуса попал, превращая его нос в красное месиво. Что хуже, удар его настолько оглушил, что он не уклонился от могучего бокового удара, нацеленного прямо в левое ухо. Полетел назад, и тогда Руфус с разбега, всем весом прыгнул на него и свалил на пол. Финнеас грохнулся головой о доски арены, и всё было кончено.

— Ха! Я говорил, что это мой счастливый день! — крикнул мне обрадованный Шпрингер.

Я посмотрел в сторону бургграфа.

— Пожалуй, всё-таки нет, — отметил я.

***

Да, вызвали лекарей, но пока они добежали до зала, Линде уже не жил. Лежал с красным, вспотевшим, опухшим лицом и раскинутыми в стороны руками, а вокруг него толпились гости. Что ж, без всякого сомнения, им будет о чём рассказывать. Необычная экзекуция, интересная, хоть и быстро закончившаяся схватка, а потом смерть хозяина приёма… о да, это станет темой разговоров на долгие, зимние вечера. Я стоял у стены, рядом с мраморным портиком, и не собирался смешиваться с толпой. Линде и так уже не помочь, и я не видел смысла в разглядывании трупа, тем более что в жизни видел останков больше, чем этого желал, и, несомненно, больше, чем все присутствующие в покоях вместе взятые. Конечно, мне жаль было Линде, поскольку он был достойным человеком, но также трудно было не заметить связи между его внезапной смертью и нездоровым образом жизни.

— Диета и много движения на свежем воздухе, вот что надо человеку, — пробормотал я про себя и отпил глоток вина, которого — вот странно — толпа, хлынувшая ранее в сторону мёртвого бургграфа, не смогла выплеснуть из моего кубка. — Вы что-то говорили, магистр? — заговорила со мной Рита. Ха! Я даже не заметил, как она подошла, а это означало, что смерть Линде всё-таки вывела меня из равновесия в большей степени, чем я предполагал.

— Молился, — серьёзно ответил я. — Дабы Господь в небесах допустил бургграфа к своей светозарности.

— Я так и думала… — Неужели я услышал иронию в её голосе?

— Разве не удивительно наблюдать эту необыкновенную метаморфозу? — Она взглянула на меня быстро, как бы проверяя, понял ли я последнее слово. — Изменяющая чувствующее и мыслящее существо в кусок холодного, бездушного мяса, обделённого жизнью в той же степени, что и камни, на которых лежит? — спросила, и если это должно было стать эпитафией бургграфу, то она не показалась мне уместной.

— Естественный порядок вещей, — ответил я, пожимая слегка плечами. — Ибо прах ты и в прах возвратишься.

И когда я договаривал эти слова, услышал звон разбиваемого окна. Витражное, разукрашенное стекло треснуло и разлетелось на десятки кусочков, а на паркете покоев приземлился обёрнутый в грязную тряпку камень. Десятки глаз всматривались в этот камень таким взглядом, будто он сейчас должен был снова подняться в воздух и их атаковать.

Наконец какой-то дворянин подошёл осторожно и взял снаряд в руки. Развернул тряпку, подгоняемый взглядами людей, собравшихся вокруг него. На тряпке было что-то нацарапано красными чернилами или кровью, но с этого расстояния я не мог разглядеть что. Я пошёл в сторону дворянина, но он уже успел прочитать с изумлением в голосе.

— «Это был первый». — Он медленно повёл взглядом по собравшейся вокруг него толпе.

— Это был первый, — повторил он громче.

— Осторожнее, сейчас может влететь другой, — предостерёг кто-то, и гости бургграфа начали отступать от окна.

— Это камень был первым? — спросила Рита, которая снова оказалась рядом со мной. — Об этом речь, а? Я рассмеялся.

— Бургграф, — мягко объяснил я. — Первым был бургграф Линде. Теперь время следующих виновных в смерти сегодняшнего приговорённого.

Я посмотрел на неё краем глаза. Заметил, что её и так бледное лицо сейчас покрывается мертвенной белизной.

— Нет, — сказала она ошеломлённо. — Вы так на самом деле не думаете… Ведь это… бессмыслица.

— Увидим, — ответил я. — Если будут следующие жертвы, окажется, что я прав.

Я легко ей поклонился и пошёл рассмотреть камень и надпись. Рита осталась там, где я её оставил, будто ноги её вросли в паркет. Не скрою, любезные мои, что это было достаточно забавным. Хотя, с другой стороны, ваш покорный слуга понимал, что возможно ему придётся столкнуться с серьёзной проблемой, решение которой потребует искренней веры и горячего сердца. Ну, этого как раз мне хватало.

— Сделайте что-нибудь! — Он крикнула мне почти в лицо, а её искажённое гневом и страхом лицо стало почти отталкивающим. — Вы же инквизитор!

Мы сидели в покоях Шпрингера втроём, и хотя на поверхности стола пыжился кувшин превосходного вина, моим собеседникам оно как-то не лезло в горло. Я — совсем наоборот — наслаждался вином, заодно грызя медовые прянички.

— Из замковой пекарни? — спросил я Шпрингера. Он посмотрел на меня, как бы не понимая, о чём я спрашиваю, а потом его взгляд задержался на печенье, которую я держал в пальцах.