Шрифт:
– Они стоят у портала и ждут, – сказал Инструктор, будто читая мои мысли. – Бьются, стучат, хотят войти. Чуют близко вашу кровь, радость, любовь к жизни, для них это как запах хлеба для голодного. Хотят войти и сожрать, присосаться, согреться. Редким удается просочиться сквозь щели, портал все-таки держит основную массу…
Он посмотрел на хранителей. Те равнодушно стучали костяшками домино.
– Первый прорыв случился в сорок восьмом году, – продолжал Инструктор. – Массовый прорыв, в грозу, вот как сегодня. Большую часть удалось потом отловить. Но несколько штук остались. И сидят здесь с тех самых пор. Почти семьдесят лет, представляешь?
– Нет.
– Они ведь бессмертные. Не стареют. Жрут человеческую жизнь, тепло, энергию.
– Семьдесят лет?!
– Шестьдесят шесть, если точно. Чем больше жрут – тем больше им хочется. И тем они делаются сильнее. Мы их зовем Консервами.
– Значит, этот «доктор»…
– По моим прикидкам, самая первая Тень, которая к нам вошла. Сколько людей он за это время сожрал, страшно представить… И еще у него на счету шесть убитых посвященных.
Я долго молчала. Меня бил озноб.
– И вы все это знали?
Он кивнул.
– И не предупредили?
– Ты испугалась бы. Ребята могли… ну, не струсить, но засомневаться. Пойми, я не мог бы приказать ни им, ни тебе. А брать его необходимо было, даже зная, что он такое. Особенно зная.
– А я пошла туда в одиночку…
– Молодец.
– Что?!
– Ты пошла туда, потому что хотела спасти человека. Ты была права. Девушка тебе чужая, ее папаша – мерзавец и гнида, преступник, тварь… Но ты пошла, потому что ты на стороне людей. У ребят не осталось выбора – они пошли за тобой, как только Гриша получил твою эсэмэску с адресом… И мне ты тоже не оставила выбора.
– Вы взяли эту фигню на колесиках…
– Забудь, что ты ее видела. Это смертельно опасная вещь. Ее ни в коем случае нельзя применять так, как я сегодня это сделал.
– Почему нельзя?!
– Потому что малейший промах будет означать экологическую катастрофу. С жертвами.
Еле слышно гудела холодильная установка. Шелестел хладагент в невидимых трубах. Стучали костяшки домино.
– Ну пойдем, ты же замерзнешь, – он протянул мне руку. На нем, как и раньше, был только старомодный костюм без галстука, с расстегнутой на верхнюю пуговицу полосатой рубашкой, а ладонь оказалась почти горячей.
– Вы его заморозили, а мы его упустили, – сказала я.
– Не вы первые.
– И он будет продолжать убивать людей…
– Особо извращенным способом, – печально согласился Инструктор. – Но попытаться и проиграть – гораздо лучше, чем отказаться от попытки. В следующий раз он улетит в портал – попомни мое слово.
– Как вас зовут?
Он удивился:
– Инструктор.
– У вас ведь было имя, пока вы не стали хранителем.
– Было и прошло.
– А…
– Что?
Мы вышли в бетонный коридор, длинный и холодный, пролегающий на страшной глубине. Над нами громоздились переборки и перекрытия, массив земли, фундамент и вся громада Главного здания. Страшно представить.
– Этот… эта Тень предлагала мне… Якобы рассказать о моем отце.
– А кто твой отец?
– Я не знаю, в том-то и дело, – моя рука коснулась амулета. – Я думаю… он был не совсем… простой человек. А скорее всего, совсем не простой. И не человек. И, может быть, он был как-то связан с Темным Миром.
Инструктор неразборчиво хмыкнул. Мы остановились перед лифтом; здесь было теплее, можно было снять ватник, ушанку и валенки и сложить все это в старый шкаф.
– Скажите, пожалуйста. Вы знали моего отца?
Он неопределенно мотнул головой. Это можно было истолковать, как «нет», но при большом желании – как «да».
– Ладно, я тогда спрошу конкретнее… Вы – мой отец?
Он поперхнулся. Даже закашлялся. У меня вспыхнули уши: внутренние порывы, сколь угодно сильные, не должны так просто обращаться в слова. Говоря по-простому, думай, прежде чем языком ляпать.
– Умеешь ты удивить, – прохрипел он, откашливаясь. – Ответ – нет. Да и зачем тебе нужен такой отец, как я?
Мне нужен любой, подумала я, но на этот раз промолчала.
Глава двенадцатая
Герман
Я еще раз убедилась, что у Гриши и Лизы совершенно потрясающая квартира – в ней на душу нисходило настоящее умиротворение. Особенно на кухне. Особенно за столом. Может, дело было в Гришиных картинах?
– Инструктор, – задумчиво говорила Лиза, – любит сгущать краски, преувеличивать, запугивать…