Порывъ Шарлотты никого, повидимому не удивилъ. Она была извстна, какъ двушка экзальтированная, порывистая и перемнчивая. Обладая острымъ, слегка насмшливымъ умомъ, прекраснымъ и благороднымъ сердцемъ, дтскимъ и мечгательнымъ характеромъ, она пользовалась большимъ вліяніемъ не только въ семейномъ кругу и у митавскихъ масоновъ, но у многихъ людей, даже мало ее знавшихъ, такъ что ея мннія и поступки иногда служили совершенно неожиданными примрами. Но въ кружкЪ Медемовъ перемны настроеній непостоянной Шарлотты дйствовали, можетъ-быть, боле, чмъ слдовало, и отражались неизмнно какъ давленіе атмосферы на барометръ, такъ что Каліостро даже самъ не предполагалъ, какую одержалъ побду, покоривъ сердце двушки.

Кром того, имя черезъ отда большія связи, Анна-Шарлотта ихъ энергично поддерживала, будучи яростной корреспонденткой и, сидя въ Митав, имла повости, привязапности, порученія, дла, бездліе, свднія о книгахъ, автографы знаменитостей почти изъ всхъ городовъ Германіи, Россіи, Полыии, Франціи и Англіи. Она знала почти вс европейскіе языки и была хорошей музыкантшей, играя на фортепьяно, скрипк и арф и обладая пріятнымъ, нсколько сухимъ голосомъ.

На слдующее утро Лоренц сдлали визитъ Шарлотта съ матерью, ея тетка, г-жа Кайзерлингъ и другія дамы ихъ кружка, а скоро графъ и графипя переселились къ Медемамъ, чтобы Каліостро удобне было наставлять своихь новыхъ учениковъ. Пошли весенніе дожди, не позволяя часто выходить изъ дому. Каліостро былъ всецло занятъ устройствомъ новой ложи, и даже часть дома Медемовъ передлывали спеціально, чтобы можио было собираться и длать опыты ясновиднія, точно слдуя указаніямъ новаго учителя. Лоренца нсколько скучала, хотя и подружилась съ Шарлоттой. Но идеалистическая экзальтированность двицы Медемъ не очень нравилась итальянк и была ей даже непонятпа, такъ что графиня чаще проводила вечера за картами съ пожилыми дамами.

Это было уже въ начал апрля. Графъ пошелъ погулять по уединенной дорог, рдко обсаженной березами и ведущей къ кладбищу. На середин пути было выстроено довольно неуклюжее круглое сооруженіе съ тремя окнами, называвшееся «кладбищенской бесдкой», туда никто не заходилъ, такъ какъ оно стоялъ въ сторон и казалось мало привлекательнымъ съ виду. Сюда-то и зашелъ Каліостро не столько отдохнуть, сколько для того, чтобы остановить быстро бгущія мысли, которыя рисовали уже ему Петербургъ, куда онъ намревался отправиться, дворъ, сверную Семирамиду, будущую свою славу, вліяніе и новыя путешествія, новые успхи, новые ученики. Каліостро отгонялъ эти мысли, но, когда случалось ему быстро ходить, особенно одному, всегда эти картины, эти мечты приходили ему въ голову. На этотъ разъ графу показалось, что его мсто уже занято, такъ какъ изъ бесдки раздавались голоса, но оказалось, что внутри никого не было. Каліостро заглянулъ въ окно; оказалось, что по другую сторону зданія, гд былъ пустырь, находилась скамейка, гд теперь сидло двое молодыхъ людей, одного изъ которыхъ графъ сейчасъ же узналъ за брата Анны-Шарлотты, молодого Амедея Медемъ, другой ему былъ неизвстенъ. Они продолжали разговоръ громко, очевидно не думая, что ихъ кто-нибудь услышитъ, къ тому же зная, что мсто очень пустынно.

— Я такъ измучился въ разлук! — говорилъ тотъ, кого графъ не зналъ, — я считалъ не только дни, часы тамъ, вдалек отъ всхъ васъ, отъ тебя, отъ ненаглядной Шарлотты… Помнитъ ли она обо мн?

— Она тебя любитъ иопрежнему… но теперь… отецъ вдь запретилъ говорить о теб посл того, какъ ты поссорился со своимъ батюшкой…

— Съ тхъ поръ, какъ разнесся слухъ, что отецъ лишилъ меня наслдства и выгналъ изъ дома?

— Зачмъ такъ горько говорить? Конечно, отецъ, желая сдлать свою дочь счастливой, не можетъ опираться на одни твои чувства.

— А и на капиталъ?

— Не на капиталъ, а на твое положеніе и доброе имя. Сестра и сама могла бы всмъ пренебречь, если бы…

— Если бы меня любила?

— Она тебя любитъ, Петръ. Ты не можешь ничего сказать противъ этого. Это врно. Но она не хотла огорчать отца. Вообще здсь вс нротивъ тебя очень возстановлены.

— И это изъ-за дтской шалости!

— Изъ-за дтской шалости!

Молодые людн помолчали. Потомъ Амедей спросилъ:

— Какъ ты вернулся? Ты помирился съ барономъ, или этотъ пріздъ навлечетъ на тебя еще большій гнвъ?

Слышно было, что тотъ только вздохнулъ.

— Что же, Петръ, ты не отвчаешь, или ты уже не считаешь меня своимъ другомъ?

— Я не измнился, я все тотъ же Петръ Биренъ, но я никому бы не посовтовалъ узжать на полгода; самыя крпкія, самыя священныя привязанности не выдерживаютъ такого срока. О, Лотта!

— Я тебя увряю, что сестра моя любитъ тебя попрежнему. И вотъ что я предложу теб! Если ты явился тайкомъ и не хочешь, чтобы тебя видли, поселись въ моей рабочей комнат, туда кто не ходитъ, а обдъ я теб буду носить, какъ тюремщикъ. Можетъ-быть я даже намекну Лотт и устрою вамъ маленькое свиданіе.

— Амедей, ты настоящій другъ!

— А ты не врилъ этому? Но пойдемъ. Становится темно. Но все-таки въ Митав трудно прожить инкогнито…

Дйствитедьно, становидось темно, въ зеденоватомъ неб засвтидись звзды, и едва можно было различить лужи на дорог. Каліостро, подождавъ, когда уйдутъ друзья, сталъ уходить тоже, какъ вдругъ ему показалось, что по дорог мелышула срая тнь. Будучи полонъ только-что слышаннаго разговора, графъ крикнулъ въ сумерки:

— Шарлотта! Анна-Шардотта!

Тнь остановилась. Каліостро быстро по лужамъ подошелъ къ ней; дйствительно, это была сестра Амедея. Она была въ сромъ плащ и вся дрожала.

— Отчего вы здсь, дитя мое, и въ такой часъ?

Желая преодолть волненіе, она отвтила, стуча зубами:

— Я могла бы задать тотъ же самый вопросъ вамъ, графъ.

— Мн никто не можетъ задавать вопросовъ. Но вы вся дрожите, вамъ холодво… Куда вы идете?

— Туда! — отвтила двушка тоскліво, протягивая руку впередъ.

— На кладбище?

Шарлотта кивнула головою.

— Зачмъ? Что за безуміе!

— Къ брату.

— Къ вашему брату Амедею?

— Нтъ, къ моему брату Ульриху!