— Эпизод с изнасилованием? — уточнила я.

— Чертов ублюдок! Извините. Сколько лет прошло, а как вспомню…

— Понимаю.

— Потом он, конечно, клялся, что ничего такого не делал. Всегда врал, дрянь. Все отрицал. Но я же видела. И отлично поняла, что он делает. Разыгрывал роль отчима, а бедняжка Рита так испугалась, что и шелохнуться не могла. Как будто застыла. Джим наклонился к ней и говорил… В танцзале очень хорошая акустика, и мне все было слышно. Для своих тринадцати лет Рита была очень зрелая, физически развитая девочка. И Джим спрашивал: «Он так это делал, Рита?» Спрашивал и… трогал. Вроде как ласкал. Я незаметно вышла, и он ничего не заметил. А через несколько минут Джима вызвал доктор Мастерсон, и я повторила все в его присутствии.

Так вот почему доктор Мастерсон не пожелал обсуждать со мной Джима Барнса. Вот почему в досье Эла Ханта недоставало нескольких страниц. Если информация о случившемся станет достоянием общественности — пусть даже по прошествии стольких лет, — репутация заведения пострадает очень серьезно.

— Вы подозревали, что Джим Барнс занимался подобным и раньше, не так ли?

— Судя по некоторым жалобам, так оно и было, — кивнула Джини Уилсон.

— Жаловались только женщины?

— Не только.

— То есть жалобы поступали и от пациентов-мужчин?

— Да. По крайней мере, от одного парня. Но тогда его словам никто не поверил. У него были какие-то проблемы сексуального характера, что-то связанное с растлением несовершеннолетних. Для Джима самый подходящий тип жертвы — ну кто поверит такому бедняге?

— Вы не помните, как звали этого пациента?

Джини наморщила лоб.

— Не помню. Сколько времени прошло. — Она потерла виски. — Фрэнк… Фрэнки. Да, точно. Некоторые из пациентов звали его Фрэнки. А вот фамилию не помню.

— Сколько лет ему было? — стараясь не выдавать волнения, спросила я.

— М-м… Лет семнадцать… восемнадцать.

— Что вы помните о Фрэнки? Это важно. Очень важно.

Зазвонил таймер. Миссис Уилсон отодвинула стул, подошла к плите и вынула из духовки пирог. Потом заглянула в гостиную, где вроде бы воцарился мир, и вернулась к столу.

— Припоминаю, что после приема его почти сразу отправили в чулан. Потом перевели на второй этаж, в мужское отделение. Я занималась с ним трудотерапией. — Она задумалась, поглаживая пальцем подбородок. — Он был очень старательный. Мы делали кожаные ремни, еще кое-что. Ему нравилось вязать, плести, а это, согласитесь, довольно необычно. Большинство мужчин-пациентов отказываются от такой работы, им больше по душе делать пепельницы или заниматься кожей. Фрэнки был очень креативен, и у него неплохо получалось. А еще выделялся своей прилежностью и аккуратностью. Всегда приводил в порядок рабочее место, подбирал мусор с пола. Терпеть не мог, когда что-то было не на месте, а уж грязь просто не выносил. — Она замолчала и посмотрела на меня.

— Когда он пожаловался на Джима Барнса?

— Вскоре после того, как я начала работать в «Валгалле». — Джини нахмурилась. — По-моему, Фрэнки провел у нас чуть больше месяца, когда поступила первая жалоба. Он рассказал кому-то из пациентов, а уже тот передал доктору Мастерсону.

— А имени этого пациента вы не помните? Того, которому пожаловался Фрэнки?

Она покачала головой:

— Нет.

— Может быть, Эл Хант? Вы сказали, что работали в «Валгалле» еще недолго. Хант был там одиннадцать лет назад, провел у вас весну и лето.

— Эла Ханта я не помню.

— Они с Фрэнки были примерно одного возраста, — добавила я.

— Хм… интересно… — Джини вдруг просияла. — Фрэнки сдружился с одним пареньком. Точно. Такой светленький, тихий, очень застенчивый. Но имени я не помню.

— У Эла Ханта были светлые волосы.

Молчание.

— И он был тихий и застенчивый, — не выдержала я.

— Господи… — пробормотала Джини. — Так это он и был! И вы говорите, он покончил с собой на прошлой неделе?

— Да.

— Он рассказывал вам о Джиме?

— Эл Хант упомянул какого-то Джим-Джима.

— Джим-Джим, — повторила она. — Нет, не помню…

— Расскажите еще о Фрэнки. Что с ним было потом?

— Он провел у нас два или три месяца.

— И вернулся домой?

— Вроде бы да. Кажется, он жил с отцом. А мать… По-моему, мать бросила его, когда он был еще маленький. Что-то в этом роде. Что-то печальное. Но ведь это же можно сказать едва ли не о каждом из пациентов «Валгаллы». — Она вздохнула. — Сколько времени прошло. Я уже и не думала… Фрэнки… Интересно, что с ним теперь.

— А вы ничего не слышали?

— Абсолютно ничего. — Джини смотрела на меня, и я вдруг поняла — что-то к ней возвращается. В глубине ее глаз как будто собирались облачка страха. — Двое убиты. Вы же не думаете, что Фрэнки…

Я промолчала.

— Я не замечала в нем агрессивности. Скорее наоборот. Он был спокойный и даже мягкий.

Джини ждала. Я молчала.

— То есть… это я его таким знала. Он всегда смотрел на меня, делал все, что я говорила.

— Вы ему нравились.

— Он даже связал для меня шарф. Я только сейчас вспомнила. Красно-бело-голубой. Совсем из головы вылетело. Интересно, куда я его… — Она тряхнула головой. — Кажется, отдала ребятам из Армии спасения. Фрэнки… да, наверное, он и впрямь в меня влюбился. — Джини рассмеялась. Немного нервно.