Пудов Валерий Иванович
Шрифт:
Однако уносить вояку было некому.
Ни друзьям, ни лекарю. Ни целиком, ни крохами.
Соседи прыть сдержали. Стояли по углам и охали:
— Медали тайком украли.
— Рыло — медведи сожрали.
— Нищета!
— От винта!
— А борода — на зависть.
— Бедненький.
Но куда подевались наследники?
И не сказались!
Следствие копало не глубоко: искало мало и недалеко.
Силу применяло без огня — на происшествие хватило и дня: материал, указало, раздут, а криминал — крут.
Тут как тут и в других квартирах взяли останки Трупа.
И тоже — он, но — богаче: в банке, похоже, миллион, не иначе.
Глупо? Едва ли и в сатирах о таких читали?
Но не на тех напали!
Инспектор по этому делу сначала был изумлен: вектор тайных сил мотало к раздетому телу со всех сторон. Необычайно совпадало и имя, и остальное: не смех, а вредный уклон! Двое, трое — негоже, а кто же — неделимый он?
Но бедный чинодрал не ждал подсказки от министра и воспрял без натаски и быстро.
Сдержал страх, признал, что материал — швах (а может статься, множат провокации!) и в сердцах приказал:
— Ну и прах с ними! И кал!
И впопыхах написал:
«Обыск — утвердить, розыск — прекратить, происшествие — не плодить, нить следствия — не длить, полковника быть — не могло, а покойника схоронить — сейчас. Раз мурло нашли, не жалеть на него земли!»
И тут же снял накал: натружено встал, взял плеть и отхлестал полированную медь в кабинете.
Махал, как раздирал сети.
Поддавал наоттяжку, поднимал ляжку и разбивал разом чашку и фляжку.
А наливал вино в бокал — заодно порвал и подтяжку.
И за экстазом потерял и коварную пряжку, и бумажку с приказом.
И стал найденный мертвяк — как незаконный сорняк: из опасных элементов, но — без ясных документов.
VI. КРУЧИНЫ СКОТИНЫ
Биография Трупа известна с его слов, оттого и круто запутана при старте и на поворотах.
Так неуместна география островов, вычерченных с позолотой на карте вычерпанного болота.
Но детали — пустяк, а не печать на фото: их надо отличать от законных устоев и больших расчетов.
Иначе — не пересказать эскапады, взгляды и заботы утраченного героя исступленной охоты.
Кто о чем, а угрюмый Труп с детства думал о том, что с ним будет потом: люди уйдут без наследства, как дым в раструб, или, как солнечный зайчик, с огнем оживут.
Днем беспомощный мальчик бередил пыл на воле, а ночами жил мечтами о лучшей доле: устало пучил глазки и читал до дыр сказки.
Сначала узнал, что мир — бесконечен, а люди мрут — от простуд. Загадал, что и сам будет вечен, а уют дают за труд: по утрам убегал для зарядки в спортзал и, как смелый герой, без оглядки закалял тело игрой в прятки.
Но вот страницы книжки стали лосниться, а переплет расклевали птицы. И от печали мальчишка обхватил рукой темя: старье — гниет, а свое берет — время. Глухо запукал от звука часов и поразил клюквой железный засов.
И бил со всех сил, пока не натрудил плечи.
А у замка — ни прорех, ни трещин, ни течи.
Отступил и извлек полезный урок чисел: вещи крепче — из металла, а срок зависел — от материала.
Отсюда заключил: для продолжения века надо перевернуть суть человека. Груда костей — не преграда для движения, толчка и удара. Но можно втихую натянуть на кожу стальную рогожу! И скорей, пока не старый!
И стал с натугой гнуть кольчугу.
Теперь смотрел на дверь без скуки. Ждал чар от науки. Верил, что передел начал — безмерен, и искал под основы другую природу: живую воду, целебный отвар, волшебный эликсир, палочку-выручалочку для людского племени и машину времени, доставляющую желающих на чужбину — в вечный эфир и бесконечный мир.
Но протекали, как воды, годы и шептали: «Едва ли».
И вдруг умер старый дед.
Напоследок предок обеззубел, но образумил:
— Эксперимент — безумен. Бубен — ударный инструмент, а загублен. Надежд, внук, недаром нет.
И изрек впрок завет:
— Думы за горами — сеть, смерть за плечами — твердь. От мозгов — невроз, от дураков — навоз. Живешь — арбу прешь, помрешь — на горбу уснешь. От нош — воз, от гроз — газ, от нас — вошь. Приговор — не орлий вздор: кабы прежде навсегда не мёрли, нас бы туда невежды не допёрли. Вечно, без конца, будет жить нечеловечья прыть: люди без лица.