Пудов Валерий Иванович
Шрифт:
И за литром спирта циклами хихикали в пуп, галстук и к халату в пройму:
— Ребята! А Труп — хитрый: остался не пойман!
Где еще мертвеца искать?
Везде — горячо, а на ловца не спешит вылезать.
Осторожный! Или укрыт надежно!
А может, загадали, тело согрела кровать?
— Кровать, — подсказали, — для мертвеца — что стать для юнца и печать для дельца!
Не стали ждать и побежали проверять.
Призвали к морали в затеях и посмотрели в постелях.
Там, рассудили, уют для гнили, а мрут что ни час, как мухи: у старухи — ишиас, у молодухи — рак, и всяк люд худ, коли пьет по ночам от боли и забот денатурат и касторку — то инфаркт, то закупорка вен, то лежа угорят, то рот прижмет подушка, и не поможет ни рентген, ни корвалол, ни укол в зад, ни крапива, ни кружка пива.
Вначале прочесали старух.
Но — ни в какую: впустую выпускали в окно пух.
Застали двух или трех с мертвецом в покрывале:
— Ох! — вздыхали бабки при том. — Какие шутки? Спим с ним в тряпке вторые сутки!
Оберегали своего, но — не того, кого искали.
Потом навещали молодух.
Попадали — на шлюх.
Одна сказала, что не жена, а мертвец в кровати — не приятель, а поп. Другая, рыдая, простонала, что усоп под одеялом нечестный подлец из разбойников. Третья зазывала от дверей к покойнику: «Скорей! Известный головорез, пугая плетью, залез!» А четвертую клушу с мертвой тушей в простыне из плюша на спине поймали под окном: в чужом душе.
Остальные показали на койке кой-какие иные обильные детали для могильной помойки.
Но нужного — не обнаружили.
В печальном отчаянии кредиторы полковника посулили населению горы изобилия и премию за покойника.
И вдруг быстро и без потуг преуспели.
Хотя вскоре не шутя пожалели об этом нечистом деле.
Известия о месте лежки мертвеца полетели по стежкам-дорожкам в несметном задоре без конца.
Из-за каждого угла и куста присылали и тела, и петиции, и новейшие счета на дальнейшие экспедиции.
Отряд отважных ловцов рос без помех и преград.
И всерьез подозревали всех мертвецов подряд.
Доставали их даже из сажи, мимоз и экскрементов.
Не забывали и своих конкурентов: в доказательство их обманов обещали ручательство ветеранов и воз документов.
Передавали и подробности о беглеце: о морали, злобности и лице.
Уверяли, что пропал и генерал, и адмирал, и рядовой, и ездовой, что влип гражданский и хулиганский тип, что погиб с чахоткой и чесоткой, сожрал отравленный гриб, упал с перерезанной глоткой, придавленный лодкой, растерзанный плеткой, обезглавленный сковородкой, прибитый одежной щеткой, залитый таежной водкой.
Чтобы их находку взяли для пробы, украдкой предлагали подарки и взятки, наливали для сыскных чарки, танцевали вприсядку с ищейками, накрывали на столы блины с икрой, пихали из-под полы штаны с модными наклейками, подавали быстроходные машины и рисовали антикварные картины, завлекали на товарные склады и игрой в рулетку, а для услады угощали не конфеткой, а девицей: едва ли из-за границы, но убеждали, что сгодится — не королевка, не гейша, но милейшая и для отпада — девка что надо!
Желая отличиться, даже убийцы образовали из-за пая свой клуб. Вставали стеной и в раже кричали:
— Труп — мой!
Объясняли:
— Сидим из-за помойной шалавы — срам! Хотим достойной славы! И по другим статьям!
Страсть уголовника — отважная, и не малость — не долька. Но у покойника оказалось не только много тел, но и каждая его часть разбежалась, как колчан стрел, орда и дорога из ничего в никуда. Останки выскочили, как метан из-под земли и рубли из банка: тысячами голов и шей, костей и кистей, ушей и почек — улов без одиночек! Не герой из-под кустов, а рой кусков! И как разобрать такой кавардак?
Но отовсюду — предлагали и утверждали, что на материале — печать причуды вояк.
А когда откопали половой член и зашептали, что ерунда — от самого, сотни женщин, не меньше, завизжали:
— Его!
А сводни залепетали, что с ним бы не пропали.
И уличали повесу по изгибу вен, либо по длине, толщине и весу.
Отмечали, что и крен наружный — под нужным углом:
— Не хрен, а лом!
Подгоняли бедствие под неприличный синдром и явно толкали следствие в бесславный публичный дом.