Шрифт:
Воскресный обед был всегда один и тот же: бульон с пирожками, котлеты с пюре и безе или меренги [192] . Все очень спешили, потому что видели через открытую дверь столовой, как по лестнице появляются родственники и служители проносят корзины с конфетами, которые полагалось оставлять внизу с надписью класса и фамилией девочки.
После обеда все шли в класс, и оттуда вызывали тех, к кому пришли, запыхавшиеся от беготни по коридорам дежурные.
В приемные дни дежурили в зале девочки, никого не ожидавшие к себе на прием. В двух концах зала сидели за столом инспектрисы, окруженные сидящими на длинных скамьях дежурными, к ней подходят родственники, называют фамилию, класс и степень своего родства. Молодых людей, приходивших на прием, допрашивали очень тщательно, но все они прикидывались родственниками, пленяли инспектрису хорошими манерами и проходили. Таким образом, у меня перебывали Арсений Федорович [193] , узнавший о моем пребывании в институте от своей приятельницы — учительницы музыки, поэт Мандельштам [194] , Георгий Владимирович Кусов и мои друзья детства — Аркадий Петерс, молодой офицер, и Юра Пушкин.
192
Безе, меренги — кондитерские изделия из взбитых яичных белков с сахаром.
193
«Арсений Федорович получил от О. В. записку, в ней она просила извинения за то, что не успела попрощаться с ним перед отъездом из Царского [Села] и сообщала, что включила его в список друзей, которым будет разрешено навещать ее в Екатерининском институте» (коммент. А.С.).
194
Мандельштам Осип Эмильевич (1891–1938) — поэт, проводчик, критик. Вместе с ним в Екатерининском институте О. Ваксель навещал и его младший брат Евгений. Мандельштам Евгений Эмильевич (1898–1979) — врач, инженер, сотрудник Московского общества драматических писателей и композиторов (МООПИК, 1924–1931) и Ленинградской комиссии по улучшению быта литераторов (ЛЕНКУБЛИТ), работал как сценарист на студии научно-популярных фильмов при «Ленфильме». Он вспоминал: «Лютик училась в Петербурге в учебном заведении закрытого типа. По воскресеньям у нее был приемный день. Осип с Юлией Федоровной бывал у нее в эти дни. Часто брат брал с собой и меня. Я радовался — хотелось продолжить знакомство. В парадном конференц-зале только чинные разговоры, никаких детских игр, — все было казенно и скучно. Только посередине зала высилась горка, с которой можно было скатываться на ковриках, что мы с Лютиком и делали неоднократно. Недреманным оком следило за порядком институтское начальство» (Мандельштам Е.Э. Воспоминания // Новый мир. 1995. № 10. С. 172). Знакомство О. Ваксель с поэтом произошло, когда она была девочкой. По мнению А.А. Смольевского, это случилось летом 1916 г. в Коктебеле; Е.Э. Мандельштам называет лето 1915 г., хотя описывает события 1916 г., поскольку О. Ваксель с матерью была в Коктебеле только в 1916 и 1917 гг. (см. примеч. 207, 237, 238). Вероятно, говоря о визитах поэта до событий коктебельского лета 1916 г., О. Ваксель ошибочно смещает упоминание о знакомстве с О. Мандельштамом на год вперед.
Мама очень аккуратно бывала на каждом приеме, такая хорошенькая в своем черном костюме, с горячими и нервными руками, которыми она прижимала меня к себе.
Я прятала нос в ее мех, рылась в ее муфте и не могла достаточно наговориться с ней и налюбоваться ею.
Для приема были расставлены на некотором расстоянии белые скамейки и стулья; по окончании приема, когда все уходили, все было сдвинуто и представляло собой полный хаос. Однажды неожиданно пришли на прием папа и тетя Патя. Появление отца было для меня настолько неожиданным, что я закричала на весь зал и заплакала от радости. Он приехал на несколько дней с фронта за лошадьми для своего полка [195] .
195
О своем деде А.А. Смольевский вспоминал: «В начале 1916 г. он был мобилизован. От этого времени осталась его фотография — седой, сильно постаревший, но все еще породисто-красивый» (Восп. А.С. Л.30).
Среди моих одноклассниц было три-четыре девочки, с которыми я охотно проводила свободное время. Это, во-первых, Лили, очень хорошенькая, нервная, любившая стихи девочка, поклонница новых поэтов и поэтесс, мать которой, сама поэтесса, приносила ей на прием книжечки стихов, которые мы потом с восторгом заучивали наизусть. Затем моя соседка по парте, толстая, кудрявая и смешливая Леля Масловская [196] , и две сестры Шенк. Они были близнецами и до того похожи друг на друга, что все их путали. Обе они меня обожали и наперебой старались это доказать. Остальные двадцать шесть девочек были мне безразличны.
196
Масловская Елена Владимировна (Леля, 1903–1988) — однокурсница и подруга О. Ваксель по Екатерининскому институту благородных девиц. «Подруга Лютика… появилась на свет тоже в Ковне, как и Лютик, но только на четыре месяца позже… Отец Елены Владимировны служил тогда вместе с зятем моего деда Богдановичем, т. е. жена Богдановича Мария Александровна была сестрой моего деда А.А. Вакселя (см. примеч. 52). <…> Среди своих предков по материнской линии тетя Леля упоминала графа Гауэншильда и баронессу фон-Винклер, а также сестер Шишмаревых, известных по портрету Брюллова <… > Об отце своем тетя Леля рассказывала… примерно следующее. Он был родом из татар, осевших в Литве в “Смутное время” — которые так и назывались — “татарва литовская.” Им было разрешено жениться на литовских девушках, оставаясь магометанами <…> Мать тети Лели и ее тетка носили фамилию Воршевы» (коммент. А С.). На «Портрете сестер Шишмаревых», написанном К.П. Брюлловым (1839, ГРМ), изображены Александра Афанасьевна (1820–1893, в первом браке Чернышева, во втором — Дурасова) и Ольга Афанасьевна (1821–1868, в замужестве Олсуфьева) — дочери известного петербургского театрала и садовода-любителя А.Ф. Шишмарева и А.С. Шишмаревой, урожденной Яковлевой. Предки Е.В. Масловской: Елена Константиновна фон-Винклер и Дмитрий Иванович Воршев. Их дочери: Воршевы Ольга Дмитриевна (ее муж Владимир Александрович Масловский) и Марш Дмитриевна (муж Егор Егорович Дерикер, гомеопат). «От тети Лели я узнал, что Мария Дмитриевна гадала на картах моей маме перед ее отъездом в Норвегию: “Карты все время выходили такие, что хуже быть не может, и тетя Маня старалась выдумать для Лютика что-нибудь утешительное. Увидев последние фотографии Лютика… она взяла снимок в профиль, повернула лицом кверху и воскликнула: “Это же совсем мертвое лицо, точно Лютик лежит в гробу!”» (коммент. А. С.). Некоторые подробности из прошлого семьи Масловских передает запись беседы А.А. Смольевского с Е.В. Масловской. «“А где ваше семейство жило в Петербурге до революции”, - спрашивал я как-то тетю Лелю. — “На Измайловском, в том доме, где теперь магазин “Стрела”. В доме был лифт, паровое отопление, прекрасные квартиры и управляющим был барон Цур Мюлен” (Мне было бы интересно выяснить, какое отношение он имел к жандарму Андрею Цурмилену, наблюдавшему когда-то за сборищами друзей у моего прадеда петрашевца Федора Николаевича Львова в Соляном городке, о чем мне рассказывала бабушка, вспоминая свое детство; ее пугали, что отдадут Цурмилену; не имел ли он также отношение к композитору Андрею Александровичу Цурмилену, члену ЛССК в предвоенные годы?)» (коммент. А. С.). ЛССК — Ленинградская организация Союза композиторов РСФСР (1957), творческая общественная организация композиторов и музыковедов, существует с 1932 г.
На рождественские каникулы были сплошные праздники, начиная с примерки «собственного платья» и поездки домой в нашей маленькой двухместной каретке и кончая последним обедом дома, на котором присутствовал отчим, приехавший с фронта. Меня возили в театры, в гости, в концерты, несколько дней я провела с Корольчатами, к ним же приехали Пушкинята, и мы все вместе буйно веселились, перепутав своим поведением бабушку Лампе. Но праздники прошли так скоро, что я и не заметила, как пора уже было собираться обратно в институт. Единственное, что было приятно в этой перспективе, — возможность увидеть Лили, поделиться с нею впечатлениями от прочитанных книг, виденных людей и пьес. Еще некоторое удовольствие было в полученных мною акварельных красках, о которых я давно мечтала для выполнения задуманных мною иллюстраций к «1001 ночи». Официальная часть этих рисунков попала в школьный музей, а неофициальная, на мой взгляд, более интересная, разошлась по приятельницам [197] .
197
Унаследованная от предков склонность к рисованию рано появилась у О. Ваксель. Она продолжала эти занятия вплоть до конца своей жизни. В Екатерининском институте учителями рисования были А.Б. Виллевальде, сын известного баталиста, и барон П.Р. Медем; затем последовали занятия под руководством В.М. Баруздиной (см. примеч. 202). «Бабушка рассказывала мне, что мама в детстве любила рисовать иллюстрации к сказкам, например: “Там на неведомых дорожках // Следы невиданных зверей”. Мне жаль, что за время нашей с бабушкой эвакуации в нашей квартире пропала библия на французском языке с закладками, сделанными мамой акварелью на узких полосках бумаги, например, с одной стороны перистые ветви деревьев на фоне заката, с другой — морское дно с водорослями и раковинами» (коммент. А. С.). В собрании Музея Анны Ахматовой только две живописные работы О. Ваксель. Натюрморт с анютиными глазками — не вполне самостоятельная вещь: если не дамское баловство, то словно исполнение чужой воли (может быть, гипноз Баруздиной, вышколившей ученицу?). Вид из кухни квартиры на Таврической улице во двор на соседние окна и крышу, написанный маслом на картоне, любопытен с точки зрения топографии места. Но есть в нем и эмоциональный подтекст. Мутноватый колорит зимнего пейзажа выдает угнетенность или тревогу автора: желтые стены зданий с зеленоватыми тенями и замкнутость дворового пространства на стыке двух фасадов рождают ощущение безысходного одиночества. Если ранняя графика О. Ваксель — романтические марины с парусниками (есть и акварель 1918 г. со сценой корабля, попавшего в шторм) и мотивы «дамского» творчества — женские головки, красотки с собачками, «незнакомки», то к осени 1932 г. относятся два рисунка, исполненные черной тушью кистью. Вероятно, они сделаны с натуры. Первый — интерьер дома Вистендалей с переплетом огромного окна и цветочными горшками на подоконнике (на обороте дата: Okt 32), другой лист — пейзаж с деревьями и их отражением в воде. Выбор материала и характер рисунка, безусловно, передают некое напряжение и тревогу.
Учиться мне было слишком легко, так что я уроков никогда не учила. Французские диктовки я принципиально скатывала с книги, поэтому и не научилась до сих пор писать правильно по-французски. По-немецки в диктовках я ошибок не делала и успевала еще подсказывать другим. Единственным неприятным предметом была арифметика. Самыми развлекательными считались уроки гимнастики, бывавшие почти ежедневно, естественной истории в физическом кабинете и уроки танцев, бывавшие только раз в неделю и казавшиеся событием, к которому готовились. Гладили ленточки, чистили ногти, обычно в чернилах, тщательно причесывались и туже шнуровались.
Гимнастика была «прямая» и «кривая». Каждый месяц бывал осмотр хирургом, определявшим состояние наших спин. Следствием этого осмотра было разделение всего класса на «прямых» и «кривых». «Прямые» занимались в большом зале нормальной «шведской» гимнастикой, «кривые» таинственно уходили в новое здание, где, по их рассказам, их растягивали на лестницах, раскладывали на скамейках, заставляли делать какие-то однобокие упражнения. Как я ни старалась, мне никогда не удалось стать «кривой». Единственно, чего я добилась, — это лежаний по десять минут на жесткой скамейке.
Физический кабинет, в котором производились опыты, был очень мал. В нем жили рыбки в аквариумах, тритоны и аксолоты [198] . Когда производились опыты, особенно с сероводородом, дышать было положительно нечем. Урок приходилось кончать раньше, несмотря на неудовольствие некоторых девочек, кокетничавших с учителем, страшным уродом по фамилии Птицын [199] .
Уроки танцев, сразу для двух параллельных классов, происходили в большой зале под музыку тапера, в присутствии инспектрисы, зорко следившей за нашим поведением. Пол-урока мы учились делать реверанс: под звуки полонеза мы плавно приседали до полу, расправив обеими руками свои широкие платья. На настоящие танцы оставалось мало времени, и любительницы их сердились на неуклюжих, задерживавших всех остальных. Учитель [200] , во фраке и лакированных туфлях, жадно присматривался к цветнику хорошеньких лиц. Он пытался ухаживать за нашей классной дамой, но та весьма холодно от этого уклонилась, чем привела нас в восторг.
198
Тритоны — род моллюсков, которые водятся в морях жаркого и умеренного климатических поясов. Аксолоты, аксолоть — хвостатое земноводное из отдела амфибий (голых гадов).
199
Птицын Виктор Александрович — преподаватель естественной истории Екатерининского института.
200
Учитель танцев — Николай Сергеевич Аистов, артист императорских театров.
Весной 1916 г. я снова заболела ревматизмом, чем была очень довольна, потому что меня взяли домой и в конце апреля увезли в Крым.
Меня провожали отец и мой крестный [201] . Ехали вчетвером, мама, Георгий Владимирович Кусов, художница Варвара Матвеевна Баруздина [202] и я. Варвара Матвеевна, «Матвеич», как мы ее называли, учила меня немного рисованию в Царском Селе, где мы были соседями [203] .
201
Герцог Г. Лейхтенбергский (примеч. О. Ваксель). Крестный О. Ваксель — Лейхтенбергский Георгий Николаевич (Гиги, 1872–1929) — герцог, внучатый племянник Николая I. Командир эскадрона лейб-гвардии Конного полка, полковник. Председатель общества ревнителей истории (1912), почетный председатель петербургского общества охотников. Сослуживец А.А. Вакселя по Кавалергардскому полку.
202
Баруздина Варвара Матвеевна (1862–1941/1942) — художница, училась в ИАХ, давала частные уроки; соседка Ю.Ф. Львовой и О. Ваксель по квартире на Таврической улице (см. примеч. 252). Автор многочисленных портретов О. Ваксель, а также Ю.Ф. Львовой, X. Вистендаля, переданных А.А. Смольевским в Дом-музей П.П. Чистякова (НИМРАХ). На одном из портретов О. Ваксель (1932, тушь, перо) художница написала стихи, которые Юлия Федоровна прикрыла сухими настурциями. «Ока у тебя получилась старше, чем была в действительности», — говорила она Баруздиной. Портретистка отвечала: «Люди с такими правильными чертами лица всегда кажутся старше своих лет, но зато долго выглядят молодыми» (из поясн. А.С.).
203
С уходом мужа на фронт Ю.Ф. Львова поселилась в Царском Селе во Фридентальской колонии (см. примеч. 162). Дом 20 находился почти напротив расположенной на нечетной стороне Московского шоссе дачи П.П. Чистякова. Имеется свидетельство А.А. Смольевского, что на некоторое время она с дочерью перебралась, очевидно, при участии В.М. Баруздиной, в чистяковский флигель «Плач Ярославны» (см. примеч. 134), где занимали нижний этаж. Здесь во время приступов ревматизма Лютика навещали великие княжны (из поясн. А. С.). Сохранилась фотография О. Ваксель того периода (Дом-музей П.П. Чистякова) Девочка снята в интерьере флигеля во время болезни. Однажды сюда приходил С.А. Есенин (сообщено Н.М. Молевой. Москва).