Кинг-Конг, кивнув, устремил ручищу в темнеющее небо – в зенит.

– Ого-о! – с пониманием протянул старший патруля. – Это, значит, на областном уровне, не ниже. Гражданка… Гражданка, город-то как называется? Надеюсь, не в нашей области?

Брюнетка замялась с ответом. Когда же открыла рот, собравшимся стало не до географии. Великан вскочил, с чудовищной ловкостью подхватил дубину…

…Прыгнул – бросил огромную свою тушу – на толпу.

– Ой-й-й-й-й!.. Йо-о-о-о-о!..

Исчез.

– Свят Саваоф, свят Саваоф, свят Саваоф!.. – с явным опозданием зачастила старушка-нищенка, подошедшая с троллейбусной остановки. – Свят, свят, свят…

– Пошел мочить, – без сантиментов констатировал молодой человек.

И завел дурным голосом:

– Р-расходимся, граждане! – овладел ситуацией служивый. – Расходимся! Не будем нарушать!

Потом, чуть подумав, изменил прием:

– А свидетелей прошу ко мне! Проедем, значит, в отделение. Не волнуйтесь, ненадолго, к послезавтрему дома будете. Прошу, граждане, прошу! Первый кто?

Полюбовавшись опустевшей аллеей, он с удовлетворением хмыкнул и направился к подчиненным, успевшим придержать троих – тех, что стояли ближе к карте. Брюнетку с носиком зацепили первой.

Милиционер служебно улыбнулся:

– Все в порядке, граждане. Насчет послезавтра я шутканул. Но проехать все же придется. На предмет составления…

– Не придется, – перебил парень в сером костюме, заступая путь. – Со свидетелями будем работать мы. Свободны, сержант!

Как и во всех предыдущих случаях, начальственный рот начал раскрываться на штатную ширину приклада. На этот раз обошлось без «корочек» в сафьяне. Парень лишь отмахнулся:

– Идите!

Пошли…

– …пожалуй, все, – резюмировала брюнетка, перечитывая протокол. – Больше ничего и не вспомню. Только вот, товарищи… То есть, граждане… господа…

– Как угодно, – без улыбки перебил парень в сером. – Вас что-то смущает?

– Название города! Я хорошо знаю иврит, но… Не может ведь город называться Погружение?

Ее собеседник сложил листы протокола. Кивнул сочувственно:

– Понимаю. Могу успокоить – иврит вы действительно знаете. Но Тору, рискну предположить, давно не брали в руки. Город под названием Погружение истории неизвестен. А вот Гоморра – иное дело.

– Кнао-кнао-кнао-кнао, – бормотал широкоплечий румяный бородач. Он сноровисто открывал бутылку, дабы разлить ея содержимое в классические «мухинские» стаканы. – Кнао-кнао… кнао-кнао-кнао… Окна! Да, именно окна!

Столь внезапный финал ничуть не смутил второго – худого, безбородого, лысого. Во-первых, привык. Во-вторых, не слишком и прислушивался. Больше смотрел – дабы не расплескалось и было правильно нолито. Но бородатый дело свое знал. Опыт в три десятилетия чего-нибудь да стоит.

– Ок-на! Всенепременно окна! Окна-окнао-кнао-кнао…

Полутемная мастерская – бывший кирпичный гараж. Здесь в давние годы стояла «Победа», принадлежавшая дедушке бородача. Два рассохшихся кухонных стула самого подозрительного вида. Уж не с помойки ли? Табурет застелен рекламными проспектами, пустая бутылка…

…Высушенные емкости здесь не убирали из принципа. Считали это гнусной «ментовской» привычкой.

Благородные «мухинские» стаканы. Распечатанная пластиковая коробочка с плавленым сыром Viola. Одноразовый нож, тоже из пластика.

– Ну, дюралюминь!

– Дюр-минь! Вздрогнули!

Два широко известных в узких кругах художника-концептуалиста занимались привычным и очень важным делом – потребляли вдохновиловку под плавленый сырок. К занятию этому оба пристрастились еще в годы давние, для многих почти былинные, обучаясь в стенах Художественно-промышленного института.

– Окна! И только окна! – бородач ударил донышком стакана о табурет. – Поможешь?

Лысый без всякой охоты кивнул. Помощь, как он уже знал, требовалась не моральная, не интеллектуальная, а самая что ни на есть прозаическая. Окна! Их требовалось погрузить, разгрузить… Чудо, что такое вообще позволили устроить, пусть не на площади, но совсем рядом, на площадке художников.