– Помогу. Не дядю Васю же подписывать…

Не хочется, но ведь друзья! Бородач был удачлив, при деньгах, да еще имел брата, советника главы областной администрации.

…Помянутые окна находились во дворе, на помойке. Соседи затеяли евроремонт и меняли старые деревянные рамы на металлопластику.

– И все-таки вульгарно, – заметил лысый, вертя мухинское изделие в руке. – Как правильно сказал Сол Ле-Витт, мы, концептуалисты, выметаем все лишнее из видеоряда, позволяя на пределе обманутого попсой зрения увидеть великое Ничто. Высокопарно, но по сути верно. А ты – окна!.. Если расставить эту рухлядь кругом, как ты хочешь, со стороны получится дачный участок. А ты посередине будешь вроде пугала – ворон гонять. Смеяться станут.

Бородач шумно вздохнул:

– А балконная дверь?! Это же самое главное: окна, вход – и тот, кто всем этим управляет. Да, вход! Сейчас у нас в городе кто-то открывает окна неведомо куда. И вот вокруг будут окна – и дверь, через которую зайдет Некто. А я буду в центре, на этом табурете – с клавиатурой.

Лысый с недоумением моргнул. Удачливый коллега снизошел до объяснений:

– В этом-то и идея. Я уверен, что всеми чудесами командуют изнутри. Не марсиане, не психи у адронного коллайдера. Вот я и буду олицетворять. Одежонку подходящую я уже подобрал.

Лысый пожевал губами, отвернулся. Идея ему самому очень нравилась. Сестра-зависть, проснувшись, тыкала острыми пальцами в ребра.

– Есть прокол, – рассудил он. – Балконная дверь – это правильно. Но если никто не войдет, не встанет на пороге, это будет вроде той пьесы у Ионеску. Там – стулья, у тебя – хлам. Плагиат – полный пессимизм без просвета.

– Хммм…

Бородач подпер подбородок крепкой дланью, насупился.

– Есть скульптура Ленина. Правда, без ноги, левой. Но…

Лысый кивнул, стараясь не встречаться с приятелем взглядом. Настроение сразу улучшилось.

– Нет, не годится! Вешалку поставить? Так я не Станиславский! Кто там должен появиться? Кто? Кто?!! Окна-окна-окна-окнао-кнао-кнао…

Лысый не выдержал – улыбнулся во все свои двенадцать уцелевших при трех мостах. Ему было хорошо. Потянуло на классику, на вечное. Сказать бы какую-нибудь гадость, душевную, искреннюю…

– Да-а, задачка! С кондачка не решить!

– А?! – удивился сбитый с мысли творец.

– А-а-а-а!!!

С грохотом рухнул стул, распадаясь на составные части. Бородач подпрыгнул, воздел кулачище к потолку:

– Серафим! Шестихренов!

– Что?

– Глобально! Мощно! Он и войдет!

Поглядел на замершего в нехорошем ожидании коллегу. Хмыкнул:

– И знаешь, кто им будет?

Лысый кинулся к выходу, опрокинув табурет:

– Нееееет!!!

– Дааааа!!!

– Значит, задавили мятеж? – без всяких эмоций спросил Владыка Камаил Девятый, отставляя в сторону чашку с недопитым кофе. – Заткнули рты клеветникам? Не позволили мыслепреступлению свершиться? Похвально, похвально, мой старательный Микки.

Пятый из Седьмой Череды, чутко ловивший и тень интонации, предпочел вытянуться по стойке «смирно». Он даже дыхание затаил. Всевидящее начальство отреагировало:

– Какой вы сейчас, однако, смирный. Хоть в ангелы-хранители назначай! Как это вы изволили выразиться? «Да не будет помянут Отец Небесный всуе…». И еще «аминь» воткнули? Просто замечательно! Великолепно! Как думаете, в следующий раз ваши сотрудники будут столь же откровенны? Или станут докладывать только то, что по душе их игемону? Даже если я вас вышвырну во тьму внешнюю, вашему преемнику я не завидую…

Последний раз «тьма внешняя» была помянута начальством после ядерного испытания в Лос-Аламосе, что говорило о многом. Но Микки решился подать голос:

– Ссылка на Поправку Ноль делает бессмысленной всю нашу работу, шеф. Я лишь запретил сотрудникам группы строить версии на этот счет. Высшая воля – не в их компетенции. Надо сначала отработать все иные…

– …версии, – Владыка кивнул. – Слушаю вас. Версия первая…

Пятый из Седьмой Череды поежился. Он бы предпочел перевоплотиться в огненное колесо, ступить под своды парадного чертога. Там, в гулкой тяжелой тишине, легче произносить подобные слова. Здесь же, в уютном офисе с компьютером на столе, с кофейным аппаратом на подоконнике, поминать непоминаемое казалось невозможным.