Я выразительно посмотрела на Никитича. Он стоял, прислонившись к стене, и смотрел на эту фурию с револьвером с куда большим обожанием, чем на Таню.

— Так вот, думаю, что он вас любит куда больше, чем любил этот ваш Владик. И куда больше похож на мужчину. Любовь, Люба, она…

— Что вы в этом понимаете? — хрипло и отрывисто сказала она. — Владик не был таким до встречи с нашей мадам. Он был нормальным…

— Нет, не был, — возразила я. — Он не мог быть нормальным. Поймите вы, глупенькая, Таня ни при чем. Ваш любимый Владик был больным человеком. Он же мучился, разыгрывая перед вами мужчину!

Она меня слушала внимательно.

— Вы не понимаете одного, Любочка. Вас любят. Любят настолько, что даже тогда, когда догадались, что грязная возня с этими отвратительными письмами целиком ваша идея, он растерялся. Но не рассказал о вас, предпочитая взять всю вину на себя!

Ну конечно. С чего я взяла, что мой глупый Пенс помчится к Ларикову?

Он стоял за Любиной спиной, и дальнейшие слова я обратила к нему:

— Любовь — это, конечно, очень глупое чувство. Но не самое плохое на свете.

Наверное, мне надо подумать о психоанализе серьезно. Потому что мои пламенные речи достигли желаемого результата.

Люба опустила револьвер и задумчиво смотрела на Никитича.

Как будто видела его в первый раз.

— Ты действительно был готов взять на себя мою вину? — тихо спросила она.

— Да, — кивнул он. — Другого выхода я не видел.

— Пойдем, Пенс. Мы здесь лишние… — вздохнула я.

— А преступники? — пробормотал он озадаченно.

— Преступников будем искать в другой раз, — мрачно пообещала ему я. — Пойдем, не мешай людям разговаривать. Может быть, они делают это в первый раз за всю свою глупую жизнь.

И я силой выволокла его за руку на улицу.

Таня вернулась домой и, несмотря на свирепые взгляды Ларикова, который был крайне недоволен моим «укрывательством преступных элементов», заплатила нам гонорар. Ей-то я все рассказала, и она согласилась со мной, что я была права. Надо уметь прощать, даже если прощать не хочется.

Через несколько дней она вышла замуж за своего Витьку. А еще через несколько дней я открыла дверь косметического салона и постучала в Любину дверь.

Увидев меня на пороге, она замерла. Как будто увидела злой призрак из прошлого.

— Говорят, что вы с Андреем Никитичем решили пожениться?

— Говорят, — процедила она сквозь зубы.

— К сожалению, я не смогу присутствовать на вашей свадьбе, — безмятежно улыбнулась я. — Поэтому вот вам мой маленький подарок.

Я протянула ей кассету.

Она поняла все без слов.

— Не уничтожай ее, — попросила я. — Когда ты вдруг начнешь снова забивать себе голову Владиком, а это неминуемо случится, включи эту кассету. Чтобы вспомнить, как тебя любит один человек. И, хотя я и не совсем одобряю твои действия, помни — я не посадила тебя только ради него.

— Почему? — тихо спросила она. — Ведь я действительно делала подлости…

— Потому что, Люба, он стоит любви. Вот если ты причинишь ему боль…

Я многообещающе усмехнулась. Она поняла меня без лишних слов и покраснела.

— Я не причиню, — пообещала она. — И совсем не потому, что в этом случае ты обнародуешь эту запись… Просто потому, что ты права. Он действительно заслуживает любви.

— Любочка, и последнее… А Подл и Грязнер? Это ты их так назвала?

— Да, — рассмеялась она. — Очень люблю читать Тома Шарпа!

Вот все и закончилось. Я сидела дома и смотрела, как моя мама наполняет керамическую миску пирожками.

— Кстати, — спросила она меня. — Вы поссорились с Пенсом, да?

— С чего ты взяла? — удивилась я.

— Он давно не приходил, — сказала мама.

— Ну, может, он мне изменяет, — меланхолично заметила я. — Пусть лучше сейчас, чем потом.

— Вот уведет его у тебя какая-нибудь длинноногая и белокурая красотка, будешь знать, — зловредно пообещала мама. — Останешься совсем одна.

— Да брось ты, — рассмеялась я и пропела: — Мне ль с моей красотой бояться одиночества?

Ну как ей объяснить, что длинноногих блондинок я не боюсь, потому что прощу его и пойму это?

А вот если…

Нет, так я подумать о Пенсе не могу. На Подла или Грязнера он точно никогда не польстится!

— А почему ты не летаешь по комнате, словно вихрь, а меланхолично распиваешь кофе? — спросила мама. — У тебя что, выходной?

— Да, — кивнула я. — Наконец-то я добилась своего от моего невыносимого босса… Но мне уже пора.