Варе совсем не скучно. Только иногда грустно без человеческой еды. Американская еда за гранью добра и зла. Дают много, количеством берут, а вкуса не разберешь. Ничто не пахнет тем, чем должно. Яичный белок и желток отличаются только цветом. Ни обоняние, ни вкусовые рецепторы не подскажут, что за вещество находится у тебя во рту, что за массу пережевываешь. Про арбуз, клубнику, помидор можешь с уверенностью сказать – красные. По запаху различать – забудь. Пластик не пахнет. И главное – стараться меньше есть. С их пищи можно за месяц нагулять десять кило, вовсе не переедая. Чем-то они там таким удобряют, подкармливают, что потом из одного человека вполне можно скроить трех-четырех. Чисто теоретически. Если поделить два центнера на четыре части, выйдет хорошая цифра для нормального человека. Ясное дело, американские толстяки и рады бы поделиться своим весом хоть с другом, хоть с врагом, да не так-то все теперь просто, это вам не с мировым злом бороться за демократию, тут основы основ надо менять, а кто ж за это возьмется?

Когда стало совсем невмоготу бояться продуктов питания, Варя попросилась в гости к добрым приятелям. Предложила сделать русский ужин. Поехала в магазин органической еды, где все намного дороже, но будто бы все натуральное, закупилась по списку и с помощью интернациональной команды добровольцев за три часа соорудила праздничный стол: салат оливье, жюльен, рыбный салат (лосось, рис, яйца), борщ, пироги с капустой, мясом, грибами. На десерт яблоко в тесте с корицей. Пришлось раздвигать два стола. В доме запахло уютным детским счастьем.

Хозяева достали праздничную посуду и хрустальные рюмки для водки. Им генетическая память подсказывала, что пить при такой закуске полагается водку, и только водку. Сами они относились к поколению бэби-бумеров, то есть рожденных в конце сороковых – начале пятидесятых годов, когда весь мир оживал после военной бойни и природа заставляла верить, что жизнь прекрасна и добра. Тогда и возник этот самый бэби-бум, то есть мода рожать по многу детей в каждой отдельно взятой семье. И даже те, кто горьким опытом был предупрежден о превратностях судьбы, даже они решились на возобновление оптимистического подхода к существованию рода людского. У хозяйки флоридского гостеприимного дома, например, мать была родом из Польши, из маленького еврейского местечка. Она в пятнадцать лет попала в Освенцим и выжила. После освобождения сумела добраться аж до Боливии – уносило ее, как сухой листок, оторвавшийся от родимой ветки, подальше, подальше, без оглядки, а там, в безопасном отдалении от родных пепелищ, вышла замуж за такого же унесенного ветром, родила нескольких детей, муж сколотил крепкое состояние, переехали в Штаты. Бывает, жизнь кого-нибудь испытывает на прочность по полной программе – и тюрьмой, и сумой, и ссылкой, и пыткой, и голодом, и предательством. А после всего, если испытуемый претерпел, награждает почетом и долголетием. Мамита (мамочка по-испански – так все дети, внуки, зятья, невестки и друзья семьи называли теперь бывшую освенцимскую девчонку-доходягу) пожинала плоды своей долгой праведной жизни. Она ни в чем не нуждалась и даже могла помогать другим из нажитых за многие годы средств.

Мамита приплыла на праздник русской еды одной из первых в сопровождении бодрой восьмидесятисемилетней подруги и подругиного девяностолетнего бойфренда Сэма. Подсчитали количество едоков – от силы двенадцать. Мало! Когда еще доведется попировать. Стали названивать близживущим знакомцам. Так и появилась Барри, крепкая остроглазая дама, психотерапевт по профессии.

Все быстро и лихо тяпнули по рюмочке, закусили и, как полагается, расслабились. Зашумели, засмеялись, стали друг друга перебивать и юморить напропалую. И Варя, сдружившаяся за время готовки со служанкой – перуанкой Хулией, высоко оценившей кулинарную сноровку русской коллеги, почувствовала близкое родство со всеми и, главное, с этой каменнолицей девушкой. Они притулились друг к другу и наблюдали, какие чудеса происходят с людьми, когда они нормально, по-человечески, хорошо сидят.

– Ху вонтс мор водка? – деловито вскрикивала мамита время от времени. – Кто хочет еще водки?

И, не дожидаясь чьего-то ответа, утверждала:

– Ай вонт! Я хочу!

Все, конечно, тоже хотели, чего там спрашивать.

После нескольких рюмок Барри, сидевшая неподалеку от Вари, удивленно объявила:

– Мне хорошо!

– Замечательно! – порадовалась Варя, с детства наблюдавшая ряд волшебных изменений, происходящих с усталыми людьми во время доброго застолья.

– Мне хорошо! – требовательно повторила Барри.

В ее оценке собственного душевного состояния явно звучало желание понять причину внезапно изменившегося к лучшему настроения.

– Я очень рада! – одобрила ее Варя и широко, по-американски улыбнулась.

– Это волшебная еда! Это живая еда! – декларировала Барри, испытующе глядя на Варю, как бы давая понять, что главный секрет сегодняшнего вечера ею ухвачен. – Вы в России каждый день так едите?

Барри волновалась, будто выведывала военную тайну.

– Не каждый, но часто. Это все обычное, привычное. Недорогое. Каждый может себе позволить.

– А водка! – выкрикнула Барри, ибо все за столом шумели каждый о своем, а ей важно было быть услышанной. – У меня последние месяцы были проблемы. Чтобы добиться хоть какого-то релакса, я пила по вечерам. Виски. Не помогало. Не отпускало.

– Может быть, слишком мало?

– Много! – отсекла Барри. – Выброшенные деньги. Угнетенное состояние, тяжелая голова. Радости жизни – ноль процентов.

– Ну, с водкой тоже надо осторожно. Главное – не перебрать. А то вообще можно голову потерять и человеческий облик, – предупредила честная Варя.

– Я знаю, когда сказать «стоп», – уверила Барри. – Но основное – внутреннее счастье и тепло… Я вообще себя никогда еще так не чувствовала!

«Во бедолага!» – поразилась про себя Варя.

Что тут скажешь? Сидит перед тобой крепкая женщина за пятьдесят, образованная, работающая, и, оказывается, она никогда за свою жизнь не была спокойна и обогрета. При том что американка. Благополучие должна излучать уже по факту гражданской принадлежности к оплоту мирового добра.

Они немного покричали друг другу о себе. У Барри оказалось трое детей – старшая, двадцативосьмилетняя дочка, и мальчик с девочкой – близнецы, двадцати двух лет. Их отца Барри оставила лет десять назад, а недавно рассталась и с бойфрендом после девяти лет совместной жизни. Дети разлетелись. Никому не нужна. Совсем одна, что-то нужно менять, брать другой курс, но непонятно какой.