— Город наш!

Янычары полностью преобразились. Теперь они все как один бросились в атаку на городскую стену, и на сей раз отразить их натиск не удалось. Те, кто перебрался через частокол, ни секунды не медля, вскарабкались на внешнюю стену. Защитники были окончательно отброшены. Надеясь убежать, они сгрудились в проходе между внешней и внутренней стенами. Турецкие солдаты, занявшие внешнюю стену, снимали их стрелами одного за другим.

Обороняющиеся на стене вдоль императорского дворца тоже не встретили пощады. Теперь уже слишком много турецких солдат ломилось в бреши в укреплениях, чтобы их атаку можно было отразить. Когда одни из ворот оказались снесены, турки хлынули внутрь. Вся надежда исчезла. Некоторые венецианцы еще продолжали сражаться, невзирая ни на что. Но, увидев, что византийский и венецианский флаги, поднятые на башне, спущены, а на их месте появился красный флаг с белым полумесяцем и звездой, они тоже вынужденно признали поражение. Тревизано скомандовал своим людям отступать к Золотому Рогу.

Император тоже увидел турецкий флаг, поднятый на башне. Он сел на своего белого коня и помчался к военным воротам Святого Романа. Константин собирался воодушевить там своих людей, заставить их не прекращать битву. Но греческие солдаты тоже заметили красный флаг, после чего обратились в бегство. Все они метались в поисках какой-то возможности спастись, усиливая общее смятение. Турецкие бойцы, уже закрывшие все выходы внешней стены, резали их, словно волки, выпущенные в овечье стадо.

Император понял, что наступил конец. За ним следовали всего три всадника: греческий рыцарь, испанский дворянин и еще один солдат — уроженец Далмации. Все четверо сошли с коней. Они хотели драться пешими, но хаос, царивший вокруг, сделал даже это невозможным. Греческий рыцарь, приходившийся родственником императору, крикнул, что лучше умрет, чем сдастся в плен. Он ринулся в схватку.

Император отшвырнул в сторону свой красный плащ. Он сорвал с себя императорские регалии. Рассказывали, что те, кто был рядом, слышали его слова:

— Найдется ли хоть один добрый христианин, который вонзит мне меч в сердце?!

Последний император Восточной Римской империи обнажил меч и бросился навстречу приближающейся волне турецких солдат, в которой он исчез, чтобы больше никогда не появляться. Два оставшихся рыцаря последовали за ним.

По всему турецкому лагерю горели сигнальные огни, оповещавшие о том, что стена проломлена. На утреннем солнце они светили не так ярко, как ночью, но глаза османских воинов стали зорче от предвкушения. Вся армия испустила крик радости и помчалась к городским стенам. Солдаты, до того момента продолжавшие защищать Пигийские ворота, еще не зная о том, что произошло, не могли ни с чем спутать этот радостный вопль. Они тоже бросились бежать, спасая свою жизнь.

Единственным средством спастись оказались корабли союзников, стоявшие у причалов в заливе Золотой Рог, но Пигийские ворота находились в самой удаленной точке от бухты. Защитники метались, ослепленные страхом.

В этот момент враги, перебравшись через стену, открыли ворота изнутри. Внутрь хлынул поток турецких солдат. Золотые ворота, через которые в более счастливые для империи дни всегда въезжали императоры, возвращаясь с триумфом после удачного военного похода, остались практически неповрежденными. Толпа турецких воинов беспрепятственно вошла и сквозь них.

Хотя турецкий флот, стоявший в Мраморном море, бездействовал в ходе всей осады, утром 29 мая он тоже принял участие в боевых действиях. Когда пришел сигнал о том, что оборона стены прорвана, османские корабли, не теряя времени, поплыли на юг и бросили якоря у двух небольших пристаней на Мраморном море. Горожане, находившиеся поблизости, возможно, понимая, что сопротивление бесполезно, быстро открыли ворота для турецких солдат, сошедших на берег, и повалились им в ноги.

Не прошло и нескольких минут, как масса турок окружила претендента на османский трон принца Орхана и его людей. Зная свою судьбу, если их захватят в плен и им придется предстать перед султаном, они отважно вступили в бой с группой, во много раз большей, чем их собственный отряд. Затем принц вскочил на своего коня и упал грудью на меч, протянутый ему одним из его людей.

Испанский консул Хулио и его солдаты-каталонцы тоже оказали упорное сопротивление, сражаясь до тех пор, пока последний боец не был убит или захвачен в плен.

С кардиналом Исидором, защищавшим участок стены к северу от того места, где стоял Хулио, все оказалось не так просто. Поскольку кардинал с самого начала осады понял, что основной удар врага придется не на его участок стены, он отослал большую часть своих людей в самое опасное место — на укрепления, обращенные к суше, почти никого не оставив при себе. Исидор был прежде всего послом папы римского. Он не сомневался, что вслед за императором Мехмед больше всего желал бы захватить именно его. Если бы кардинал попал в плен, после чего выяснилось бы, кто он, это выглядело бы так, словно сам папа, наместник Бога на земле и представитель всех католиков, был захвачен в плен мусульманским владыкой.

Пока эти неприятные мысли проносились у него в голове, Исидор заметил какого-то нищего, ковылявшего мимо него…

Известие о поражении не сразу распространилось по огромному городу. Первыми узнали новость те, кто увидел защитников, бегущих от турецких солдат, устремившихся за ними. Поняв, что все потеряно, некоторые люди бросились к бухте Золотой Рог, но большинство греков поспешили к собору Святой Софии в восточной части города. Одна из легенд гласила, что если Константинополь когда-нибудь падет, архангел Михаил спустится на купол Святой Софии и рассеет захватчиков, прогнав их к восточному берегу Босфора.

Круглый зал огромного собора вскоре наполнился беглецами. Они закрыли и заперли бронзовые двери собора и преклонили колени в молитве.

Когда моряки на христианских кораблях, стоявших на якоре в заливе Золотой Рог, увидели турецкий флаг, развернутый на башне императорского дворца, и услышали многочисленные сигналы, они поняли — оборона стен прорвана. Приготовившись к атаке вражеских кораблей и в самом заливе, и за заградительной цепью, суда снялись с якорей и построились для обороны. Однако матросы на османских кораблях вовсе не собирались нападать на христианский флот: они беспокоились, что их собственная пехота захватит всю добычу, разграбив захваченный город прежде, чем моряки успеют присоединиться к ним.