Весь оставшийся день он посвятил только себе. С удовольствием уплел принесенные коврижки в меду, соскоблил жесткую щетину с подбородка и щек острым гребнем. Монашек-цирюльник постриг отросшие космы, почти придав Лотту нормальный облик.

Напряжение в Соборе Тысячи Мечей росло с каждым часом. Чернецы шептались по углам, нервно поглядывая в сторону крипт. Редкие горожане выглядывали из-за закрытых ворот в надежде узнать утаиваемую новость и разнести сплетню по округе. Плотники тихо сквернословили, вставляя новые стекла в капеллы. Галлард отсылал людей узнать у священников любую информацию о готовящейся краже. Лотт насчитал троих рыцарей. Увальни громыхали железом по каменным плитам с важными минами. Они опросили первосвященников в Золотой и Серебряной Сотне. Затем переключились на давших обеты в капелле Оловянной Сотни. К полднику порядком уставшие стражи беседовали с провинившимися иноками, запертыми в подземных дормиториях Бронзовой Сотни.

Лотт долго думал, чем может провиниться монах, постящийся, молящийся, отдавший жизнь на услужение Гэллосу в четырех стенах, но кроме очевидного рукоблудства ничего в голову не пришло.

Латунную Сотню, с пустыми покоями инквизиторов рыцари проигнорировали.

Стражи долго допрашивали монашка в Свинцовой Сотне. Черепа воинов Столетней Войны пялились на происходящее пустыми буркалами. Время сточило края, известка обелила кость, выступающую из стен. Монашек, принадлежавший к ордену Угодных Богам, ютился в огромной зале в полном одиночестве. Видимо, самопожертвование не входило в число самых популярных поступков в Церкви.

Под вечер рыцари добрались до агапитов, занявших северную часть собора, называемую Электрумной Сотней. Медники качали головами и разводили руками. Лотт предположил, что они отсылают рыцарей к Зароку. Хотя вариант "ничего полезного не можем сообщить" тоже казался приемлемым.

Лотт обратил внимание на мнущуюся у ворот дородную кумушку, обернувшую голову в черный плат. Такие очень профессионально выполняют роль плакальщиц на похоронах, отрабатывая поддельными слезами каждый пфенниг.

Женщина стояла как неприкаянная и монотонно подзывала к себе монахов, не обращавших на нее никакого внимания. Наконец, она заметила самого Лотта. Заломила руки и, опустившись на колени, заголосила самым печальным голосом из своего арсенала.

Лотт скривился. Усилием воли не дал рукам зажать уши. Плакальщица не унималась и он сдался. Пересилив естество, подошел к разошедшейся не на шутку бабенке.

– На что нас покинулиии...

– Заткнись.

Тетка опешила от такой наглости. Застыла с открытым от удивления ртом и моргала как корова на дойке. В ее мозгу боролись две мысли - начать глупую свару с обидчиком или попытаться извлечь выгоду хоть от кого-то. Последнее победило. Плакальщица произнесла:

– Впусти, добрый человек. Впусти ради Климента Миротворца. Алланой заклинаю...

– С чего мне это делать?

– Я должна быть там, - женщина протянула руки сквозь решетки, указывая на вход в крипты.
– Должна провести в последний путь Меллу, Кассю и Поллука.

– Ты их знала?

– Конечно знала, - подбоченилась плакальщица.
– Как саму себя. Почти родня.

– Врешь, злыдня!
– закричала бабка в дальнем конце толпы.

– А вот и нет, - обиделась плакальщица.

– Имена переврала, - упорствовала бабка.
– Меллиной девку-то звали. Двое ребятишек у той было. Кассий и Полька. Впусти меня, сынок. Я их в детстве грудью подкармливала. Денег она хочет за отпевание, вот и все. Всем известно, что за мучеников церковь платит золотом.

– Ах ты, зараза, - женщина плюнула, но слюна до бабки не долетела, осев на ком-то из мещан.

Толпа загомонила. Люди недоумевали, почему их не пускают в церковь припасть губами к хрустальной раке. Почему праздник, которого ждали целый год, не продолжается? Почему в них плюют? Кто из сварливых баб прав? Задние ряды поддерживали старуху, передние дерзкую плакальщицу. У большинства просто чесались кулаки. Монахи хмуро наблюдали за назревающей потасовкой, но вмешиваться не торопились.

– Впусти, парниша, - напирающий люд прижал плакальщицу к решетке.
– Я отмолю, отгорюю. Все как полагается. Не впервой.

В нем росло беспокойство. Факты не складывались в единое целое. Лотт что-то упустил из поля зрения. Очень важное.

Плакальщица схватила его руку, в надежде удержать:

– Я отплачу, - задорно провела языком по губам.
– Не пожалеешь.

– Как, говоришь, у Меллы деток зовут?
– Лотт не обратил внимания на зажатое в решетке рябое лицо отчаянно подмигивающей бабы, неумело пытающейся соблазнить его.

– Кассий и Полька, - выпалила плакальщица. Разнимать толпу уже спешили монахи.
– Эмм, нет. Кассий и Поллук. Да! Так их зовут.

Лотт рванул в сторону кладбища.

– Стой, - крикнула вслед плакальщица, идя на последнюю уступку.
– Поделим деньги пополам. Стой! Ладно, я возьму лишь треть!

Лотт перепрыгнул через аккуратно подстриженный можжевеловый куст. Сбежал по ступенькам на первый уровень крипт. Два женоподобных ангела, "одетых" в пошедшую трещинами белую краску скорбно приветствовали всех, кто желал воочию убедиться, что все люди смертны.

Галлард сидел в небольшой комнатушке среди трав и окаменевшей травы для курений. Завидев Лотта, скривился. Видимо понял - хороших новостей не будет.