– Я не знаю. Так же как и вы. Это известно лишь там. – Женя указала рукой вверх. – Но вот люди, отдавшие собственные органы ради спасения близких, добровольно согласившиеся стать инвалидами, вправе были выбирать, ради кого они это делают. Они были вправе распорядиться собственным здоровьем, вы обманули, обокрали их, вы, вы… – она никак не могла подобрать нужное слово, достаточно выразительное и тем не менее приличное. Опускаться до базарной ругани не хотелось.

– Не трудитесь, – с насмешкой остановила ее Стрижелецкая. – Они вправе, я вправе, мы все в правах и обязанностях. Главное, чтобы каждому из нас хватило сил и смелости реализовать собственные права. А те, кому не хватает, становятся неудачниками. Так было и так будет всегда. И только нам выбирать собственную меру дозволенности, – с наглой, циничной уверенностью проговорила Виктория Дмитриевна.

– Да вы просто монстр! – воскликнула девушка. – Вас не в тюрьму надо запереть, а просто уничтожить, чтобы уж точно никогда на свободу не выбрались!

– Какая патетика! Кишка тонка, – бросила Стрижелецкая.

– То есть как? – раздувалась от гнева Женя. Ей стало казаться, что она стала толще и выше ростом от распирающих ее чувств, и эти чувства настолько сильны, поток их такой мощный, что при желании она может свернуть Стрижелецкой шею. Хотя это и не законно.

– Ну, раскопали вы старую историю с пересадками, и дальше? Срок давности давно вышел. Убийство Кольцова? Так его еще доказать надо, – спокойно рассуждала хозяйка квартиры, разрывая листья салата.

– А Лада? Администраторша?

– Тем более. Я ее знать не знала, – пожала плечами Стрижелецкая.

– Ничего подобного! – пошла на очередной блеф Женя. – Вы созванивались с ней, телефонная компания легко это подтвердит официально. Даже в вечер убийства.

– Ну и что, я скажу, что у меня в телефоне был сохранен ее номер, записывалась на процедуры однажды. А в тот вечер набрала номер по ошибке. Такое часто случается, – легко отмахнулась женщина.

– Но ведь это вы ее убили, неужели вас не мучает совесть? – никак не могла успокоиться Женя.

– У меня замечательная совесть, мы живем с ней в полной гармонии, никто никого не мучает, – бестрепетно пошутила Стрижелецкая. – А Лада была жадной, бесполезной, безмозглой сучкой, от которой никому никогда не было никакой пользы. К тому же пыталась меня шантажировать. Так что никаких сожалений.

– Вы сразу решили ее убить, после того как я рассказала вам о том, что была в «Цветке кактуса»? – глядя во все глаза на стоящее перед ней чудовище в человеческом обличье, спросила Женя.

– Нет, конечно. Только когда она попыталась вытянуть у меня деньги, – пожала плечом Стрижелецкая. – От шантажистов надо немедленно избавляться, иначе неприятностей не оберешься, – поделилась она своим мнением, начиная крошить огурец.

– А Марина, ее вам было не жалко? Она же была вашей подругой? – продолжала задавать вопросы девушка, и без того понимая, что никого Стрижелецкой не жалко, совесть ее никогда не мучает, и вообще, ей что огурец покрошить, что человека зарезать. Главное, чтобы потом не поймали.

– Если бы вы знали эту мягкотелую размазню с интеллигентскими замашками, вы бы таких глупых вопросов не задавали. – Впервые в голосе Стрижелецкой послышались хоть какие-то эмоции. Марина ее явно раздражала. – Возможно, будь она другой, более решительной, уверенной, умной и волевой, я бы не стала отбивать у нее мужа. Но тут просто не сдержалась.

Она отложила нож.

– Эта мямля всю жизнь жила на готовом. Сперва мамочка с папочкой пылинки сдували, потом муженек нашелся, который бабки давал без ограничений, всем обеспечивал, исполнял любые капризы и ничего не требовал взамен. Даже детей. – Стрижелецкая возмущенно фыркнула. – А эта пустоголовая размазня еще и ныла от скуки! Я смотрю, ты сама по жизни карабкаешься? – окинула Женю оценивающим взглядом Виктория Дмитриевна. – Так вот я тоже. Отчим за всю жизнь на меня ни копейки не потратил, у него своя дочка была. Мать была глупая, мягкотелая курица вроде Марины, ни пользы, ни толку. А потом и муж мне достался, вроде умный мужик, не без способностей, но… – Заговорив про мужа, она словно потеряла часть запала, ее голос утратил силу, она словно выдохлась.

– Вы его любите? – догадалась Женя.

Стрижелецкая вскинула на нее глаза, словно не расслышала вопроса, потом кивнула.

– Да. – И добавила после минутной паузы: – Если бы он был другим, более волевым, напористым, возможно, мне не пришлось бы мухлевать с пересадками. Но надо было жить. Зарабатывать деньги.

– Это он вас заставлял? – с насмешливым сомнением спросила девушка.

– Нет, разумеется. Он, когда узнал, чуть в обморок не упал, – проговорила Стрижелецкая, словно поделилась с Женей, как с подругой, интимной, забавной подробностью собственной личной жизни. – И все же я ему очень обязана. Он пошел ради меня на большую жертву. Такое не забывается.

– Однако для слабовольного интеллигента он у вас не промах оказался. Михайлова зарезать смог, – не откликнувшись на ее дружелюбие, презрительно произнесла журналистка.

– Не убивал он Михайлова, – моментально мрачнея, сказала Стрижелецкая. – Это я не сдержалась. Когда этот придурок полковник стал орать, что его не запугать, что он никогда не успокоится, до международного суда дойдет, до президента, на центральные каналы обратится и в Американское консульство… – Она тяжело вздохнула. – Я тогда ужин готовила. Не знаю, что на меня нашло? Просто кинулась на него. Словно темная удушающая пелена окутала, если бы в него нож не воткнула, то, наверное, задохнулась бы насмерть. Никогда такого со мной не было. А потом, когда очнулась, уже поздно было. Удар был точный. Пришлось полицию вызывать. Я хотела сказать, что Михайлов на меня первый набросился, что это была самооборона, но муж не позволил. На себя все взял. – Лицо Стрижелецкой стало очень мягким, нежным, даже невинным и очень красивым.