Коблов. А я и есть «Скорая». Вот тебе лекарство для профилактики. (Протягивает бутылку виски.)

Былкин (читает). «Блюе лабел». Хорошее?

Коблов. Блю лейбл. Лучшее. Мне для друга ничего не жалко. Кроме времени. Бывает непросто выкроить. С тех пор как возглавил антикоррупционную службу…

Володя. В ранге министра.

Коблов. …для личной жизни времени не остается. В восемь ухожу из дому, и хорошо еще, если к полночи вернусь. Коррупцией все пронизано. Снизу доверху. Никто ничего не боится. И что интересно, чем больше с этой коррупцией боремся, чем больше антикоррупционных структур создаем, тем больше ее и становится.

Володя. А потому, Геннадий Семенович, что этим структурам тоже кушать хочется.

Коблов. А ты помолчи. Слишком разговорился. Тебе по твоему положению помалкивать надо и поддакивать начальству. Вот и этот ничего не боится. Кстати, позвольте представить. Володька, мой пресс-секретарь. Довольно наглый тип. Развязный, за словом в карман не лезет. Вчера, между прочим, в телешоу участвовал, как раз речь шла о коррупции… Ты не видел?

Былкин. Виноват, я не все программы смотрю.

Коблов. А эту стоило посмотреть. Он там сказал… Ну скажи сам, что ты сказал.

Володя. А что я сказал? Правду сказал. Я всегда говорю правду, только правду и ничего, кроме правды.

Коблов. Ну и нам изложи.

Володя. Излагаю. Встал вопрос, на ком коррупция держится и кому нужна. Я сказал: вам и нужна. Вы же все, одни и те же лица, ходите с канала на канал, размахиваете руками, спорите, откуда она начинается, снизу или сверху, головку к потолку задерете, она у вас от вашей же храбрости безумной закружится, и опять спускаетесь вниз, к полицейскому, который во всем виноват. И бежите на другой канал ту же воду толочь в той же ступе. И сами вы знаете, и зрители знают, что от ваших споров никакого проку не будет никому, кроме вас самих, в том, что очередной раз в «ящике» помелькаете и какую-то выгоду для себя лично из этого извлечете. А коррупция останется, и нам всегда будет с чем бороться.

Коблов. Видишь, какой златоуст.

Былкин. Да. (Володе.) А вы не боитесь прямо такие слова по телевизору говорить?

Володя. А чего бояться? Меня для того и зовут, чтобы я делал вид, что я такой бесшабашный, и другие с тем же туда идут. Но все понимают, что мы играем в игру «да и нет не говорите, черный с белым не берите», а все остальное — сколько угодно. И чем острее, тем лучше.

Былкин. Да, интересно. (Коблову.) А ты что ж супругу не взял?

Коблов. Ленку-то? Так она ж у меня акула капитализма. Вся в делах. Сейчас в Марсель умотала на переговоры о строительстве нового крупнотоннажного танкера. Ты представляешь, я передал ей свой бизнес, а она, слабая женщина, во какими делами ворочает. Двенадцать нефтеналивных танкеров. Целый флот. Я ее так и зову: адмирал флота. Ну, а вы как живете?

Былкин. Да мы так, существуем. Без танкеров. Как все честные люди, практически на одну зарплату.

Коблов. Не прибедняйся.

Былкин. Я не прибедняюсь. Я боюсь.

Коблов. А ты не бойся. Знай свое место, лишнего не бери, за рамки не выходи. Полагайся на интуицию, помни, что если ты, допустим, генерал-лейтенант, то тебе не надо строить дом в семь этажей, когда у генерала армии только шесть. Тем более в наше время, когда эти все, кому делать нечего, всё высматривают, вынюхивают, на мобилки снимают, в Интернете выкладывают. Вот! Демократия, мать ее задери.

Былкин. Да, дожили. Никакого уважения к исконным этим, вот, да, обычаям, никакого. Мой дед был председателем сельсовета, так ему всегда кто — поросенка, кто — курочку, кто — десяток яичек. Проявляли уважение, и при чем тут коррупция. Слова такого не знали. А теперь все грамотные, техникой овладели, а стыд потеряли. Приходит отрегулировать чего-нибудь такое, чего ему нужно, а в пуговице видеокамера, в галстуке микрофон, и денежка помечена изотопами. Тю-тю-тю-тю. Такие все умные стали.

Коблов. А что ты хочешь? Двадцать первый век, дураки все в двадцатом остались. Теперь все такие дошлые, ушлые. А ты будь еще дошлее, еще ушлее и прежде времени в панику не впадай. Пока я в силе, тебя в обиду не дам. Не зарывайся, живи спокойно, выдавай дочку замуж. Я правильно понял, за американца?

Былкин. Ну да, приехал знакомиться.

Коблов. А почему за американца? Своих парней, что ли, нет?

Былкин. Да я тоже так говорю.

Надежда. Ну да, он говорит. А она говорит: какие парни? Все алкоголики да голубые.

Коблов. А в Америке что? Ну, алкоголиков, допустим, поменьше. А голубых поболее, чем у нас. Но у нас-то мы боремся с этим злом, а там… Особенно в Сан-Франциско. (С неожиданным воодушевлением.) Идешь где-нибудь по парку, а тебе навстречу в обнимку влюбленные парочки: он и он, она и она. (Преображаясь.) Но у нас это зло когда-нибудь искореним. (Володе.) Как думаешь, Вовик, искореним?