Прахов. Спасибо за гостеприимство, уйду. Но мне нужен мой клиент.

Былкин. Забирай и клиента. (Филиппу.) Битте. (Указывает на дверь.)

Володя. Янки, гоу хоум.

Филипп. Но Клава мне писал, что вы имеете лишняя комната.

Былкин. Ну да, для жениха у нас есть лишняя комната. Молодым, если надо, и квартиру купим в элитном доме, но для тех, которые от нашей дочки нос воротят, у нас ничего лишнего нет. Ферштейн?

Филипп. О’кей. А где тут есть отель, не очень экспенсив?

Былкин. Поищи, может, найдешь.

Филипп. О’кей. Было очень приятно с вами знакомить. (Берет чемоданы, направляется к выходу.)

Былкин. Стоп! А как же это вот все? Мы же ради тебя наготовили. А сколько потратили, знаешь? Шестнадцать тысяч шестьсот рублей тридцать копеек. Настоятельно прошу возместить.

Филипп. О, это нечестно. Я это не кушал.

Былкин. Так сожри. Или забери с собой.

Филипп. С собой? (Подумав.) О’кей. Вы имеете доги-бэг?

Былкин. Чего?

Прахов. Доги-бэг — это упаковка для собак. Американцы, когда у них в ресторане что-то остается, просят завернуть как бы для собак, а потом сами дома доедают. Вот и говорят: дайте нам доги-бэг.

Былкин. Надо же, жмоты какие. Доги-бэг. Ну, дайте ему доги-бэг, да побольше, чтобы все уместилось.

Надежда (подает темный мешок из пластика). Вот мусорный мешок на сто двадцать литров. Подойдет?

Филипп. О’кей.

Былкин. Мешок тоже стоит восемнадцать рублей.

Надежда. Бантиком перевяжем.

Былкин. Пять рублей бантик.

Филипп. О’кей. (Начинает собирать со стола что там есть и складывать в мешок. Достает из бумажника кредитную карточку.) Вы «Америкэн экспресс» акцептируете? Или «Мастеркард»?

Былкин. Что?

Прахов. Он хочет заплатить вам кредитной карточкой.

Былкин. А как? У меня же нет этой… (Изображает руками машинку для приема кредитных карточек.) Нет уж, давай наличными.

Филипп. Наличными?

Немилов. Кэш.

Филипп. Но я не имею столько кэш.

Былкин. Там, напротив дома, у нас банкомат, Деньги принесешь, возьмешь доги-бэг и свое барахло. А пока чемоданы оставь.

Филипп. О’кей. Увижу вас скоро.

Филипп и Прахов уходят.

Коблов. Ну вот, погуляли на свадьбе. Что еще будем делать?

Надежда. Обедать будем, Вы не думайте, у меня для своих всегда еды хватит.

Коблов. Да нет, что-то расхотелось.

Надежда. Тогда чайку.

Коблов. Чайку? Пожалуй. А Клава что, ушла?

Надежда. Да нет, закрылась у себя в комнате, переживает.

Коблов. Зови ее сюда, будем вместе переживать.

Надежда. Сейчас приведу.

Комната Клавы. Клава, одетая, лежит на кровати, закинув за спину руки. Входит Надежда.

Надежда. Переживаешь?

Клава. Переживаю, что опять проявила себя как дура. Когда переписывались по Интернету, мне казалось, что он такой умный, тонкий, рассуждал об Алеше Карамазове, о Грушеньке, и что я ему писала, ценил высоко. И я себе возомнила, что я тоже интеллектуалка, могу поддерживать такой высокий уровень. А ему, выходит, нужен только кусок мяса. Как стыдно, мамочка, как стыдно.

Надежда. Не стыдись дочка. Мы всегда в них обманываемся, всегда думаем, что они такие необыкновенные, а они примитивные и в женщине всем достоинствам предпочитают объем. Знаю по себе. Я в нашей компании была самая полная, и мужики всегда именно ко мне и липли. Я тоже воображала: это, мол, потому, что я такая из себя умная, талантливая, на баяне играла, анекдоты рассказывала. А потом я поняла, что они тебя сначала инстинктивно по внешним параметрам выбирают, а таланты оценивают как приложение.