— Мишка, ты лох! Лох!

— А ты лохудра! Лохудра! — не оставался в долгу и он.

Шум стоял неимоверный. Все была увлечены и не заметили как дверь распахнулась. Лже-Дороф с компаньонами вырос на пороге офиса, механически продолжая начатый разговор. Он только что нахваливал своих сотрудников, набранных из русских. Канадские коллеги выражали большие сомнения в том, что из русских выйдет какой-либо толк.

«Они жадны, небрежны, ленивы и слишком часто нетрезвы», — утверждали канадцы.

Лже-Дороф не соглашался, доказывая, что его русские аккуратны, трудолюбивы и пьют только кофе. В это лже-Дороф так пылко верил, что компаньоны ему поддались. Он их убедил, но теперь, обнаружив скандал в своем офисе, уже сам впал в сомнения и растерянно спросил:

— Что здесь происходит?

Елизавета и Михаил его не заметили — они были слишком увлечены скандалом — а Валерия с преувеличенным оптимизмом пояснила:

— Идет борьба хаоса с порядком.

Лже-Дороф открыл рот, но не нашел нужных слов — канадцы с изумлением переглянулись.

— Это и есть ваши сотрудники? — спросил самый смелый из них.

Лже-Дороф кивнул, растерянно глядя на разбитые физиономии своих подчиненных. Поскольку он был ненастоящим Дорофом и каждый свой шаг совершал по инструкции, то теперь бедняга зашел в тупик. Он не знал как поступить в этой непредвиденной ситуации: ругать сотрудников или нет, а может их надо уволить? Ему явно был нужен совет.

Смятение шефа было столь очевидно, что Валерия растерялась и готова была сквозь землю провалиться. К огромному ее облегчению Елизавета заметила наконец присутствие делегации. Она прекратила кричать «лох-лох» и, оставив в покое загнанного Михаила, приступила к своим пресс-секретарским обязанностям.

— Доброе утро, господин Дороф. Доброе утро, господа, — приветливо воскликнула она, демонстрируя обширные фингалы, отличные зубы и отменный английский. — Неправда ли, сегодня прекрасная погода.

Ни господа, ни Дороф поддержать разговор не сумели. Они были напряжены, изумленно таращили глаза и продолжали хватать ртом воздух. Ситуация выглядела экстраординарной. Еще бы, приближенные самого Дорофа все как один побиты: и личный референт, и телохранитель и даже пресс-секретарь. Было над чем задуматься, поэтому они напряженно искали разгадку.

— Ах, вот в чем дело, — сообразила Елизавета, вспомнив про свои фингалы.

Она заглянула в зеркало и, кокетливо поправляя прическу, небрежно сообщила:

— Простите, я слегка не в порядке, вчера у нас корпоративная вечеринка была.

Напряжение спало. Гости заулыбались, глядя на них, и Дороф оттаял.

— И как погуляли? — спросил он.

— Отлично, — заверила Елизавета, любуясь на себя в зеркало и снова поправляя прическу.

Несмотря на фингалы, она источала превосходное настроение и была так убедительна, что один из канадцев, с укором глядя на шефа, сказал:

— Я давно говорю, что мы слишком много работаем. Пора бы и нам закатить вечеринку.

И он с такой завистью посмотрел на Елизаветины фингалы, что шеф не нашел возражений.

— Да, — сказал он, — пора, но перед этим надо бы поработать.

Лже-Дороф распахнул дверь своего кабинета и, вопреки ожиданиям Валерии, попросил примкнуть к делегации не Елизавету, а Михаила. Тот грустно проследовал за шефом и за канадцами.

Как только подруги остались в приемной одни, Елизавета накинулась на Валерию:

— Сейчас же рассказывай откуда фингал?

Валерия упрекнула подругу:

— Ну ты и наглая. Сама меня своим журналюгам сдала, а теперь ведет тут допрос как ни в чем ни бывало. Почему я должна тебе отвечать?

— Потому, что я правду тебе сказала: и про Круглова, и про свои фингалы. Я никогда тебе не врала. Мне обидно твое недоверие. Ты что, не видела куда мои полезли глаза, когда статья обнаружилась? Я сама была потрясена. Клянусь тебе, Лерка, я к той статье отношения не имею.

В душе Валерии царила любовь — Валерия была счастлива и потому добра. С той самой минуты, как ей открылось: блондин! только блондин и только этот! — Валерия перестала сражаться с собой, намертво отказываясь от брюнетов. Она сразу испытала блаженство и, пребывая в таком состоянии, не могла сердиться на Лизку. Даже если та ее и предала, ну ее, путь, дуреха, страдает сама, а Валерия не такая, она Лизку простит. И будет дальше любить ее, не замечая грехов.

— Ладно, фиг с тобой, — миролюбиво сказала Валерия. — Кто старое помянет, тому глаз вон.

— Вижу, ты кому-то уже помянула, — с сарказмом заметила Елизавета, кивая на синяк подруги.

— Это случайно. Французский, растяпа, неловко шампанское распечатал.

— Да-а? И по какому случаю торжество состоялось?

— По случаю разрыва отношений.

— Неужели?

— Да, мы разбежались. Окончательно, — сообщила Валерия и, заметив настороженность в глазах подруги, решительно призналась: — Я Мишку люблю!