Избили крепко. Но не убили.

Уже к вечеру седьмого ноября привезли в зону и Ракитина. Говорят, солдаты били его весь день не переставая. Ракита не раз терял сознание, затем приходил в себя - и вновь получал удары. Но не стонал, не кричал, не просил о пощаде. Неизменно улыбался и даже смеялся в голос.

Возникло подозрение, что Ракитин сошел с ума. Поместили его в лагерную больничку, с тем чтобы на следующее утро отправить в Магадан, где находилась «крытка» - тюрьма. Далее его ждала биолого-психиатрическая экспертиза.

Но до утра он не дожил.

К нему в больничную палату, мало чем отличающуюся от обычной тюремной камеры, невероятным образом ночью пробралась… Лидочка. Как ей удалось уговорить надзирателей в больничном блоке, одному Богу известно. Но пропустили ее сюда, не спросив даже специального пропуска. А чего спрашивать, если его все равно нет. Не положено библиотекарю иметь такой документ.

Еще рассвет не наступил, а вся зона знала, что библиотекарша «замочила» матерого уголовника и людоеда обычным кухонным ножом. И этим же ножом отрезала ему голову, ноги и руки.

Лидочка, натура тонкая и неординарная, не поскупилась на фантазию.

Основательно расчленив тушку Ракитина, она напоследок отрезала его половой орган и засунула ему в рот.

Оригинально получилось. Свежо.

Это сейчас все по уши сыты фильмами ужасов, а тогда, на заре перестройки, в последние годы социалистического реализма и коммунистического гуманизма, любой Хичкок со страху мог запросто обделаться.

Не страшно было только хрупкой Лидочке Семеновой. Она по полной программе отомстила за мужа. И нечего трепать языками про московское начальство, про начальника колонии и оперативной части! А с Таганкой у них, может, вообще в библиотеке ничего не было. Сплетни все это.

Но почему сейчас, спустя пятнадцать с лишним лет, Андрей Таганцев вспомнил эту историю?

Наверное, проводил своеобразные параллели с Настей. Женская сущность порой противоречива и непредсказуема.

Кто бы, например, мог подумать, что Лидочка Семенова, способная лишь на то, чтобы, спасаясь от въедливой библиотечной пыли, между делом наставлять рога своему мужу, пойдет за него же мстить? И как мстить! Изощренно, жестоко. Так самоотверженно можно мстить только за любимого человека, за которого хоть в огонь, хоть в воду. Но вряд ли она любила своего сержанта сверхсрочной службы.

…Настя сидела перед Таганкой, связанным, беспомощным. Держала в руках автомат. Смотрела прямо, не отводя глаз.

–  Нет, Андрей, я не сука. Я на самом деле просто выполняла свой долг. Как ты говоришь, крест мой такой. И ничего с этим поделать нельзя. Ты должен понять, Андрюша, у меня по жизни не было другого выхода. Надо как-то выживать в предлагаемых обстоятельствах.

–  Другой выход всегда есть, - сухо ответил он.
– Надо только человеком быть. Тем более что ты - женщина.

–  Да не женщина я давно!!!
– закричала вдруг Настя.
– Не человек я!!!

–  Уж ты-то - точно женщина, - произнес убежденно и прикрыл уставшие глаза.

Странное дело, но всего три женщины за всю жизнь оставили в душе Таганки глубокий след. Это Лидочка Семенова, после убийства рецидивиста Ракитина сама ушедшая в колонию строгого режима на восемь лет. Настя, безумно любимая и чудовищно предавшая эту любовь. И - мама, давно похороненная чужими людьми на кладбище неподалеку от небольшого подмосковного городка Люберцы.

–  О чем ты думаешь?
– тихо спросила Настя, вырывая Андрея из воспоминаний.

–  Ни о чем, - отчужденно ответил он.

–  Врешь. У тебя на глазах слезы.

–  Это от света. Свет в глаза бьет.

Женька Усольцев и Серега Лопатин - верные братки Таганцева - сидели по своим углам, спеленатые, как малые дети. Горой возвышались распотрошенные документы, оказавшиеся в восьми инкассаторских мешках.

Настя по- прежнему не выпускала из рук автомат.

–  Свет, говоришь, мешает?
– едва заметно усмехнулась она.

Медленно поднялась с корточек, пересекла комнату по диагонали, как-то странно посмотрела на Таганцева и нажала на выключатель.

Свет погас.

–  Вставай, - прошептала она Таганке в самое ухо.
– Иди за мной.

В кромешной темноте он и не заметил, как она приблизилась. Затем взяла его за руку и помогла подняться, развязав предварительно веревку, стягивающую ноги.

Вдвоем они вышли из дому и остановились перед крыльцом.

В лунном свете он хорошо различал черты ее лица - совершенно холодные глаза, плотно сжатые губы-ниточки, остро выступающие скулы. Высочайшее напряжение было во всем ее теле.