Шрифт:
Марфа пропустила его слова мимо ушей. Еще не до донышка высказалась.
– Может быть, я хочу жить одна потому, что нельзя с тобой.
– Плохая логика, – мгновенно отпарировал Федор. – Я где-то читал про Ахматову и Гумилева: как только они поженились, все стало хуже некуда. А Гумилев мучился… – (Слишком прямолинейно… Не обиделась бы.) – Ты все равно не сможешь жить одна. Когда со мной советуются насчет резких перемен в жизни, я всегда говорю: тот, кто выходит из очереди, тут же попадает в другую – очередь из тех, кто вышел из очереди…
– При чем тут очередь? Я ни в какой очереди не стою. Просто хочу попытаться что-нибудь сделать в профессии. Самостоятельно. А с Филиппом я все равно скатываюсь на легкий путь – работать на него. Мы по утрам обсуждаем все подряд. Любую его статью или книгу сперва обмусоливаем вместе… Может быть, я все-таки рискну, чего ждать… Все происходит здесь и сейчас. И больше ничего не будет…
– Ну, ты прямо по Хайдеггеру рассуждаешь… Но сперва попробуй освободить утра и поработать на себя, ничего не разрушая… У нас с тобой разные позиции: мне надо удержаться, а тебе – пробиться… Учти, все идут толпой, друг друга притормаживая. Не зря сказано: «Входите узкими вратами».
Глава 23
В два ночи Мурат не выдержал, встал со своего узкого лежбища…
Все перепробовал: спиной поворачивался к диванной спинке, вжимался в нее, как в женщину, и калачиком сворачивался, утыкаясь лбом в ее мягкость, – ну никак не получалось уснуть.
При свете луны нашел шлепанцы и по темному коридору побрел на кухню – за глотком воды. Не споткнуться бы о выбоину в паркетной доске: жена чутко спит… С вечера не приготовил родедорм, думал – обойдется, и так засну. Себя обмануть попытался… И нужно же экономить: для каждой упаковки требуют свой рецепт. Кончается пачечка. Теперь опять записываться к врачу, торчать в общей очереди…
Из химического забытья вынырнул слишком быстро: на четыре часа с хвостиком отключился – маловато для восстановления. Надо будет попросить другое снотворное.
Вот бы выхватить кусок одиночества, дней десять хватит… Дома – это не проблема. Жену и предупреждать не надо: понимает. По шагу чувствует, когда он не хочет, чтоб его трогали. Неделю можно ей ни слова не сказать – не обидится.
Но служба…
Эх, не удалось тогда приковать Марфу к себе…
Если сегодня она не станет приставать с разговорами, то ничего, можно будет перетерпеть наступающий день. А вечером?
Поставлю-ка «Путинку» в холодильник… Пусть остынет…
До обеда на работе не случилось никаких усугубляющих раздражений. Промолчал в ответ на Марфино «как дела?» – она и отстала.
Идиотский же вопрос. Вчера виделись – что может за ночь измениться? Не рассказывать же ей снова про бессонницу. Хотя… Однажды удалось уснуть от ее «бедненький», промелькнувшего в мозгу в тот самый момент, когда сознание обволакивается туманом.
В столовой дали кусок жесткого мяса. Теперь выковыривай из зубов. Правда, салатик был вкусный…
Мурат вернулся на свое место, сбросил уличную обувку, крутанулся в кресле, чтобы поудобнее положить ноги на стоящий рядом стул.
Депозитарий, инвестиционный фонд…
В новом, удобном положении очередной проект не показался слишком уж нелепым. Скоро и домой.
Позвоню-ка, не надо ли чего купить по дороге.
Когда он нажимал предпоследнюю цифру, раздался ненахальный стук, и дверь сразу же открылась. Не проситель. Те тихонько царапаются и ждут, пока их услышат и позволят войти.
Мурат вернул трубку на рычаг, ноги сами метнулись под стол и стали нашаривать ботинки. Пришлось напялить очки: надо же разглядеть, кого принесла нелегкая. Верхний свет он всегда сам выключал, чтобы в большой комнате с одним, мутноватым от смога окном был уютный ему полумрак.
– Привет, Мурат! – махнул рукой визитер, направляясь к Марфе. Объяснил свою траекторию: – Лейдиз фёст…
Дубинин. Как всегда, без предупреждения… Ну, что скажет?
На душе не поплохело: интересно, зачем пожаловал везунчик. Последний проект, который вела Марфа, закончился полгода назад. За время работы над ним Дубинин ни разу не появился в конторе. Наверное, они корпели над деталями у него дома… Дома… Надеюсь, Федор не растерялся…
Высокий, бородатый… Несуетливый. Сел на стул рядом с Марфой, покопался в черной матерчатой сумке с оранжевыми латинскими буквами на боку. Бабская же кошелка, а ему хоть бы хны…
– Ручки уже истрепались, надо бы заменить, – как про знакомую заметила Марфа.
Минуту всего никто рта не раскрыл, а ей уже неудобно. Словно молчание – брешь, в которую проникает враг, разрывающий человеческие узы. Бросилась закрывать. Что-то она невесела…
Дубинин оставил ее реплику без ответа: сосредоточился на синеватых брошюрках. Одну протянул Мурату: