То, что я за ним видел, можно было коротко определить как «неуют». Он меня к себе притягивал. Можно типизировать людей по тому, как они себя чувствуют в той или иной среде, и у каждого типа выявится свое идеальное окружение. В моем идеале должна присутствовать определенная доля хаоса. В Голландии мне его не хватало.

— Похозке на Эстонию? — донесся до меня голос Нади. Она оторвалась от книги и смотрела на меня дразнящее.

— Не очень.

— Я так и думала. После Эстонии наша провинция выглядит диковатой.

— Что-то в этом роде, — подтвердил я и заметил, что этого не стоило было делать: Надя поджала губы. — Мне это как раз нравится, — добавил я, и это было правдой.

— Интересно, чем же?

— Мерой беспорядочности. Почти везде усматриваются попытки организовать пространство, и почти везде оно недоорганизовано. Что-то валяется, что-то перекошено, что-то забыто. Уже не хаос, еще не порядок.

— Как может нравиться беспорядочность? — не поверила она.

— Порядок, а точнее — упорядоченное пространство, вызывает у меня тоску. Нет ничего тоскливее голландских полдеров.

Надя покосилась на нашего соседа — пожилого мужчину, сидевшего на моей лавке, который всю дорогу дремал.

— В Эстонии много полдеров, — поправился я. — Ты знаешь, что это такое?

— Я никогда не была в Эстонии.

— Полдеры — это отвоеванная у моря земля. Она планомерно обживается. Дороги там словно прочерчены по линейке, вдоль них — одинаковые деревья на одинаковом расстоянии друг от друга.

В этот момент мы проезжали кривой, поросший травой проселок между лесом и полем, местность без прямых линий.

— Вот мой идеал! — указал я на него.

Надя поджала губы.

— По этой дороге после дождя не проехать, — заметила она сухо.

— Я ведь только о пейзаже.

— Известное дело: там, где хорошие дороги, тоскуют по бездорожью, там, где бездорожье, тоскуют по хорошим дорогам, — сказала Надя и опять уткнулась в книгу.

Взаимопонимание оставалось проблематичным.

Мы пересели с поезда на автобус и примерно через час добрались до места. Посад оказался большим грязным селом. Лай собак перекатывался по нему вдоль и поперек. На улице, что вела к Совути, нам попался только один человек. Из открытых окон домов пахло едой — было время ужина. Наша улица упиралась в другую, которая шла параллельно реке. Еще не доходя до перекрестка, мы увидели слева Благовещенский монастырь. Он оказался внушительных размеров и выглядел на расстоянии неплохо сохранившимся, если не считать обломанную колокольню. Напротив него должен был находиться домик Гридиных, где жили Степан и Аполлония. Мы уже договорились, что Надя пойдет его разыскивать утром одна. А завтра вечером, когда стемнеет, мы отправимся туда вдвоем копать.

Напрямик к реке было не пройти. Мы свернули направо, в противоположную от монастыря сторону, и добрались до края деревни. Там от нас наконец отстали последние псы, сопровождавшие нас по эстафете, когда мы шли по Посаду.

— О чем мы не подумали, это о собаках, — заметила Надя. — Что будем делать с собаками?

— Кормить, — сказал я на это.

О чем мы еще не подумали? В этот момент моя затея показалась мне сумасшествием. Как я выйду из положения, если на нас спустят собак и придется объясняться, зачем я рою землю у чужого забора? Дом Гридиных, как сказала Наде Аполлония, стоял теперь пустой, но в соседних домах жили люди. Оказалось, и сама Надя думала о том же:

— Мы должны быть, конечно, осторожными. Если завтра выяснится, что идти копать по-партизански опасно, надо будет что-то придумать. Я считаю, лучше вернуться ни с чем, чем попасться. Если мы попадемся, я пропала.

Она думала о себе, я — о себе.

Мы поставили палатку на краю леса. Между ним и рекой была песчаная коса, метров в тридцать-сорок. Туда я пошел, после того как мы наскоро поужинали консервами.

Передо мной предстала панорама местности, где все светилось: мокрый песок, вода, небо. Я вернулся к палатке за топором и нашел в лесу сухое деревцо, которое приволок к воде. Разрубив его, я разжег костер. Теперь в окружавшем пространстве присутствовали все четыре основные субстанции бытия: воздух, вода, земля и огонь. Жизнь достигла такой полноты, что добавься сейчас еще что-то или кто-то, и ощущение достаточности исчезло бы. И это произошло: у моего костра появилась Надя. Пространство дало трещину.

— Хочешь водочки?

Она стояла передо мной, держа бутылку с двумя кружками в одной руке и пластиковый пакет в другой. Я отказался от водки. Это не испортило ей настроения.

— Тогда я выпью одна, — сказала она, усевшись рядом на песок, и достала из пакета хлеб и соль. — Закуска, — объяснила она.

Надя посыпала хлеб солью, налила себе водки и провозгласила:

— За очередную «замечательную находку»!

Она опустошила свою кружку и, жуя хлеб, сообщила: