Однажды утром брат и сестра играли у бассейна, бросая туда камни и заставляя собаку доставать их. Ореола жаловалась на головную боль и повторяла, что ее раздражает лай собаки. Наконец она крикнула детям, чтобы они перестали так играть и придумали бы другую игру, которая не заставляла бы собаку лаять. Дети не обратили на ее приказание внимания и спокойно продолжали забавляться.

– Берегись, Леони! – сказала Ореола девочке, которую особенно ненавидела.

– Чего? – спросила девочка.

– Заставишь меня спуститься! Если ты не перестанешь, я тебя высеку!

– Посмотрим! – ответила девочка.

– Ты сомневаешься? Ты мне не веришь? – сказала Ореола. – Подожди! Я сейчас доберусь до тебя!

Спустившись в сад, она побежала к бассейну и уже протянула руку, чтобы схватить девочку, которая ожидала ее, не отступая ни на шаг. Но в этот момент собака вцепилась ей зубами в руку. Орсола ужасно вскрикнула не столько от боли, сколько от злости. На ее крик при бежал Сарранти и увел детей, а садовник заставил собаку выпустить свою жертву.

Орсола пришла ко мне и показала окровавленную руку.

– Надеюсь, вы накажете племянницу и убьете со баку?

Может быть, я и исполнил бы ее просьбу, но Сарранти вмешался и удержал меня. Он сам видел все, что было у бассейна; по его мнению, Леони не была виновата, а собака, как верный слуга, заступилась за свою хозяйку, так что и ее убивать не следовало. Я удовольствовался тем, что запретил детям играть у бассейна, а собаку посадил в конуру. Орсола так легко отказалась от намерения отомстить, что это и удивило, и испугало меня. К тому времени, наконец, я понял, что она не прощает нанесенных ей оскорблений.

Одно происшествие, случившееся тогда в нашем доме, дало Орсоле возможность привести задуманный ею ужасный план в исполнение.

Была середина августа 1820 года. Сарранти, который обыкновенно вел суровый и праведный образ жизни, сделался вдруг до того эксцентричным, что привлек к себе внимание всех окружающих, – как соседей, так и при слуги замка.

Иногда ночами к нему являлись какие-то люди, и он уходил вместе с ними и пропадал по нескольку дней, уведомляя меня о своем отъезде только коротенькой запиской, которую обыкновенно оставлял у лакея Жана, сделавшегося его тайным поверенным. Причин своего внезапного исчезновения он мне никогда не сообщал, не говорил также, сколько времени продлится его отлучка.

Иногда он запирался у себя в комнате или в садовом флигеле со своими друзьями с раннего утра, отказывался от завтрака, а иногда даже и от обеда.

Его стали часто встречать с людьми, одетыми в длин ные синие дорожные сюртуки, увешанные орденами, и по манерам похожими на военных в штатском платье.

Орсола часто подслушивала у дверей его спальни, кабинета или садового флигеля. Ей хотелось узнать, о чем они совещаются. Отдельные слова, которые ей удалось уловить, могли натолкнуть ее на след, но так как между ними не было связи, то и воспоминания о них у нее скоро изглаживались. Чаще всего повторялись между ними имена Людовика XVIII и Наполеона, так что Орсола поняла, что речь шла о заговоре между военными, которые ставили целью уничтожить существующее правление и восстановить монархию. Помню, с какой дьявольской радостью сообщила мне Орсола сделанное ею открытие. Она ненавидела вашего отца за то, что он всегда принимал сторону детей. Я уверен, что она не задумалась бы выдать его полиции, если бы ее на занимал другой план и если бы она, со своей прозорливостью, не нашла в его замыслах что-либо полезное для себя, что могло послужить ее целям. Она ожидала дня, часа, воз можности начать свои действия, как ждет ягуар, при жавшись к ветке, удобного момента, чтобы броситься на человека. В этом нетерпеливом и вместе с тем неукротимом создании было что-то, напоминающее змею и тигра.

Восемнадцатого августа Сарранти ночью ушел из замка и в записке, которую, по обыкновению, оставил мне, просил меня, чтобы я сам отправился к нотариусу в Корбейль за лежавшими у него на хранении тремястами тысячами франков, большую часть которых я должен был постараться получить банковскими билетами. Утром я велел запрячь лошадь и поехал в Корбейль. У нотариуса не было банковских билетов, и мне пришлось взять деньги обратно так, как я их положил, т. е. золотом.

Днем Сарранти вернулся и попросил у меня позволения переговорить со мной наедине.

Я был у Орсолы.

– Сейчас сойду, – сказал я Жану.

– Почему вы не просите Сарранти прийти наверх? – спросила она. – Вам было бы здесь гораздо удобнее.

– Попросите господина Сарранти наверх, – сказал я Жану.

– Оставь нас, пожалуйста, – предложил я Орсоле, когда он ушел.

– У вас есть от меня тайны? – спросила она.

– Нет, но тайны Сарранти касаются только его, а не меня.

– С вашего позволения, господин Жерар, тайны гос подина Сарранти будут «нашими» тайнами, или он оста вит их при себе.

С этими словами она не вышла, а заперлась в сосед ней комнате, откуда могла слышать весь разговор. Едва закрылась за ней дверь, как вошел ваш отец. Мне следовало бы увести его в другую комнату или в уединенную аллею парка, но я боялся последствий такого своевольства перед всесилием Орсолы. Сарранти вошел и спросил:

– Мы одни? Могу я говорить с вами вполне откровенно?

– Совершенно одни, друг мой, – ответил я поспешно. – Вы можете говорить совершенно свободно.

Жерар приостановился и, прежде чем продолжить свой рассказ, обратился к монаху.