Шрифт:
Он протянул мне руку, и я горячо поцеловал ее.
На другой день я уехал.
Через некоторое время я очутился во Франции. Я знал, что мне, как и всем, приезжающим с острова Святой Елены, предстоит самый тщательный полицейский надзор.
Все знали, что я беден. Триста тысяч франков, которые были у меня, могли возбудить подозрение. Я разыскал вашего брата и рассказал ему о моем положении. Он вы дал меня за воспитателя своих детей и посоветовал обратиться к вам, чтобы вы поместили мои триста тысяч франков. Что было между нами, вы уже знаете.
С тех пор, как я возвратился со Святой Елены, про шло уже четыре года, и я все жду возможности служить императору, как он сам того пожелает. Восстание уже подготовлено и организовано. Вспыхнет оно не сегодня – завтра. Назвать вам вождей его я не могу, потому что их тайна мне не принадлежит, – но могу вас уверить, что это одни из самых блистательнейших имен империи, и завтра они поднимут руку на восстановленное величие Бурбонов!.. Удастся нам или нет, – это ведает судьба… Если удастся, – бояться нам нечего, потому что тогда властителями будем мы; а не удастся, – нас ждет тот самый эшафот, на котором погиб Дидье. Вот поэтому-то я и просил вас взять те триста тысяч франков от нотариуса обратно и, если можно, не золотом, а бумагами.
Если вы боитесь, что будете скомпрометированы, то я сегодня же напишу вам, что важные дела вынуждают меня расстаться с вами, и, если восстание не удастся, я стану спасаться, как сумею.
Если же, наоборот, вы захотите быть мне полезны до конца, то дайте мне Жана. Он человек честный и верный. Пусть завтра он весь день держит наготове двух оседланных лошадей и на каждую из них положит по мешку со ста пятьюдесятью тысячами франков. По всей дороге до Бреста у нас есть друзья, которые нас спрячут. В Бресте я сяду на корабль и, по приказанию моего государя, уеду в Индию, в Лахор к генералу Лебастарду де Премон.
Вот все, что я хотел сказать вам, добрейший Жерар. Теперь жизнь моя в ваших руках. Не торопитесь отвечать мне. Я пойду теперь к себе привести свои дела в порядок, сожгу бумаги, которые могли бы компрометировать меня, а через четверть часа вернусь за вашим ответом.
Говоря это, он встал и затем ушел.
В то мгновение, когда за ним затворилась дверь, из соседней комнаты вышла Орсола. Само собою разумеется, что она слышала каждое слово нашего разговора.
Я знал, что она и Сарранти ненавидят друг друга, и совершенно приготовился к тому, что она не захочет ему помочь.
– Ты слышала, Орсола? – спросил я ее.
К моему величайшему удивлению, она тотчас же мягко ответила:
– Разумеется, и, по моему мнению, надо сделать то, о чем он просит.
– Как? – озадаченно спросил я.
– Очень просто. Я хочу этим сказать, что надо дать Жану двух лошадей и молить…
Она хотела сказать Бога, но запнулась и тотчас же поправилась:
– Надо молить черта, чтобы ему его дело не уда лось, потому что никогда не представится нам лучшего способа сделаться миллионерами.
Я задрожал и побледнел.
– О! – вскричала она. – Я думала, что это дело решенное и что нам о нем и разговаривать нечего.
С некоторых пор она начала употреблять со мною повелительный, не терпящий возражений тон и теперь заговорила именно этим тоном.
– Вы должны побеспокоиться только об одном, – сказала она, – возьмите у него вашу расписку. Времени терять нечего. Я сейчас найду и пошлю его к вам, а остальное – мое дело.
Она повернулась и ушла.
Несколько минут спустя ко мне вошел Сарранти.
– Вы меня звали? – спросил он.
– Да.
– Значит, вы обдумали?
– Жан в вашем распоряжении, а завтра с рассветом в конюшне будут стоять две оседланные лошади.
Сарранти открыл свой портфель и достал из него какую-то бумагу.
– Вот ваша расписка на триста тысяч франков. Тем, что она в ваших руках, доказывается, что я получил их от вас, хотя они и лежат еще у нотариуса. Если мне не удастся попасть в Вирге, то я сообщу вам, попал ли я в плен, а если буду на свободе, то дам знать и то, куда доставить мне деньги.
Я взял расписку дрожащими руками. Лицо мое после разговора с Орсолой было все еще так бледно, что ваш отец заметил это и подумал, будто я боюсь помочь ему:
– Послушайте, дорогой Жерар, – сказал он, – обдумайте еще раз: ведь еще есть время отказаться от вашего обещания. Я могу сейчас же уйти из замка и никогда не возвращаться сюда больше. Перед уходом я напишу вам письмо, которое всякому докажет, что вы не принимали в моих планах ни малейшего участия. Скажите мне одно слово, и я откажусь от вашего обещания.