1. Суждения восприятия, посредством которых мы делаем высказывания относительно непосредственно предстоящего нам вне нас, кажутся для естественного мышления столь же непосредственно достоверными, как и высказывания непосредственного самосознания.

Эти суждения восприятия прежде всего заключают в себе сознание, что именно теперь я имею предстоящее мне представление о чем-либо единичном, и представление это обладает особенными, далее не могущими быть описанными характерными чертами, чем именно восприятие и различается вообще от воспоминания и просто внутреннего представления. Наличность неизменных понятий и их обозначений позволяет теперь выразить содержание данного таким образом в общезначимом виде, причем содержание это отчасти как целое (соответственно суждениям наименования) подводится под родовое понятие103, отчасти анализируются его отдельные элементы и высказываются соответствующие им предикаты. Поскольку эти последние оказываются простыми, суждение также и теперь остается вполне непосредственным; какой-либо элемент выражающего восприятие представления познается как согласующийся с фиксированным в понятии признаком («то, что я вижу, есть красное»104 и т. д.). Но поскольку дело идет о подведении под сложные понятия, постольку выступает теперь вместо непосредственного наименования, которое объединяет в одно целое с целым необходимость сравнения отдельных признаков выражающего восприятие представления с признаками понятия, и тем самым подведение становится опосредствованным, так как оно вытекает из целого ряда отдельных суждений. (См. ниже, о выводе подведения, § 56.)

2. Поскольку теперь суждение восприятия хотело бы лишь высказать, что то, что я теперь именно представляю чувственно, есть красное, сладкое и т. д., постольку и здесь принцип согласия мог бы гарантировать, что суждение необходимо и что всякий, кто имел бы то же самое представление, должен был бы выполнить суждение таким же образом.

Но такое суждение не хочет сравнивать только представления – оно относит представление к единичному предмету, который мыслится существующим, и оно высказывает об этом определенном предмете известный предикат как принадлежащий ему объективно. Если суждение должно быть истинным, то должно быть обосновано не только согласие единичного представления с общим, но должно быть обосновано также и то, что предполагается обыкновенным актом суждения как само собой разумеющееся, именно что это единичное представление означает определенный сущий предмет и что этот предмет имеет те предикаты, какие я ему приписываю. А это возможно лишь в том случае, если существует закон, согласно которому субъективные и индивидуальные возбуждения и представления с безошибочной и общезначимой необходимостью относятся к объективным предметам. Правда, фактическая всеобщность убеждения, что нашим ощущениям соответствуют реальные предметы, доказывает теперь наличность психологического принуждения полагать ощущаемое как реальное. Но и факт многократных так называемых обманов чувств и различие в высказываниях различных наблюдателей над тем же самым предметом доказывают также, что это общее принуждение не гарантирует в каждом отдельном случае всеобщего согласия; что, следовательно, и здесь может наблюдаться (и неоднократно наблюдается) различие между фактически, по психологическим законам наступающим и общезначимым и что о достаточном обосновании таких суждений речь может идти лишь тогда, когда могут быть погашены субъективные различия. Но это возможно лишь в том случае, если мы можем осознать общие законы, согласно которым мы с необходимостью относим субъективное ощущение к объективной реальности, и если каждый случай мы можем измерять этим. Лишь тогда возможно от суждения «я уверен в том, что видел и воспринял то-то и то-то» перейти к суждению «то-то и то-то есть, случилось».

3. Раз познано, что в восприятиях мы прежде всего имеем дело с субъективными явлениями, что лишь наличность представления есть непосредственно данное, а его отношение к вещи вне нас есть второй шаг, который в большинстве случаев выполняется, конечно, бессознательно, то всякое суждение о внешнем существовании нуждается прежде всего в обосновании посредством закона, согласно которому – по крайней мере, при известных условиях – представление вообще необходимо следует относить к внешнему, существующему предмету. Скептицизм отрицает, что имеется такая необходимость или, по крайней мере, что она познаваема. Субъективный идеализм утверждает такую необходимость, но он придает ей лишь то значение, что воспринятое необходимо представляется как реальный предмета вне нас. Но это полагание внешнего существования является для него самого простым актом представления, и мы приходим, следовательно, благодаря этой необходимости, к некоторой второй стадии процесса представления, а не к не зависимому от нас существованию. Действительность, какую мы утверждаем, есть лишь действительность явлений, а не вещей, которые были бы не зависимыми от нас.

В нашу задачу не входит здесь решать эти спорные вопросы. Достаточно констатировать, что непосредственная достоверность наших суждений восприятия не покоится на абсолютной необходимости, пока не показан общий закон, согласно которому факт восприятия делает необходимым признание существования внешнего предмета.

Для логического способа рассмотрения, впрочем, совершенно безразлично, устанавливается этот закон в том смысле, что отсюда становится достоверным действительное существование внешних вещей (следовательно, в реалистическом смысле), или в смысле идеалистическом, что он делает необходимым лишь представление о реальных предметах на основании восприятия; логический характер возникших таким образом суждений, их необходимость и общезначимость были бы те же самые, видоизменился бы лишь смысл предиката «быть» (в эмпирическом смысле). Только скептическое утверждение невозможности достигнуть необходимых суждений исключало бы их из логического рассмотрения.

Такой общий закон ни в каком случае не может гласить теперь так: если я воспринимаю нечто, то и существует также нечто, что соответствует возникающему отсюда по психологическим законам единичному представлению. Напротив, с самых различных сторон всегда вновь устанавливалась даже возможность сомнений относительно существования всего внешнего мира, и тут защищался тот взгляд, что психологическому принуждению допускать таковой не соответствует-де никакая логическая необходимость, которая могла бы уничтожить указанное сомнение. Если имеются, следовательно, средства и пути достигнуть убеждения относительно внешней реальности, то они не могут опираться на простой факт восприятия, а должны придерживаться определенного качества восприятий.

4. Но предположим теперь, что имеются такие основоположения, которые делают необходимым отношение образов восприятия к реально сущему. В таком случае в дальнейшем речь должна идти об условиях их применимости. Вопрос таков: при каких предпосылках индивидуальный факт восприятия содержит в себе объективно значимое суждение? Индивидуальные различия, обнаруживающиеся в суждениях восприятия, с достаточностью доказывают, что суждение восприятия не при всех обстоятельствах может становиться объективно значимым, ибо они приводят к противоречивому.

Индивидуальные различия, в общем, могут иметь теперь двоякое основание. Или различие кроется уже в первом начале процесса, в фактических предпосылках, из которых исходит образование служащего субъектом представления и суждение об этом, в возбуждении наших органов чувств или, точнее, в том способе, как мы осознаем его в ощущении. Или оно кроется лишь в дальнейших процессах, которые в обыкновенном мышлении мы выполняем бессознательно, но которые все же совершаются и могут быть доказаны, главным образом благодаря так называемым обманам чувств, как нечто аналогичное выводам.

5. В первом отношении предпосылкой той уверенности, с какою мы приписываем наши ощущения цвета, температуры и т. д. предметам как их свойства, служит убеждение в том, что между предположенным объектом и нами существует постоянная связь в том смысле, что тому же самому свойству объекта во всяком субъекте во всякое время неизменно соответствует то же самое ощущение. Если еще Бэкон твердо верил в то, что летом погреба бывают холоднее, нежели зимою, то он принимал свое ощущение температуры за постоянный и безошибочный масштаб для качества объекта. То, что ощущается холодным, есть холодное, и оно есть настолько же холодное, каким оно кажется. То противоречие, к какому приводит эта предпосылка, именно что она принуждает утверждать и отрицать то же самое, уже рано уничтожило всякое доверие к этому чувственному акту суждения. Со времени первых зачатков греческой философии чувственное ощущение вследствие своей субъективной изменчивости и индивидуального различия было исключено (по крайней мере отчасти) из области собственного знания, – пока, начиная с Бэкона, вновь не обратили на то внимание, что, в конце концов, наибольшая часть нашего знания все же покоится ведь на этой основе и все сводится лишь к искусству правильно пользоваться инструментами. Но игнорирование условий значимости этих суждений проходит через платоновско-аристотелевскую логику вплоть до наших дней. Верили в то, что в понятии мы имеем более чем достаточное возмещение для ненадежного восприятия, пока Кант не уяснил окончательно, что с одним только знанием понятий мы вечно будем вертеться вокруг да около, не достигая объекта. Но всякая логика оказывается неполной, раз она не ставит вопрос об условиях значимости этих суждений, ибо свое значение и свое направление образование понятий получает также от этих последних.