Чему же учит нас эта история? По-видимому, повседневным вещам: молиться и работать, быть честным, остерегаться пьянства; управляющим – народа не притеснять и не эксплуатировать, а подданным – не давать себя в обиду, избегая собственных ошибок, которые легко приводят к этому и до некоторой степени оправдывают притеснение и эксплуатацию. Господин (перед нами все еще вполне феодальный режим) должен неустанно заботиться о народе, поддерживать и защищать честную работу, зорко следить за нечестными низшими чиновниками и храбро бороться с темными народными предрассудками. Может быть, все это и не покажется нам новым и особенно глубоким. Но эта часть служит только фундаментом, продолжение идет все значительно глубже. Вторая часть захватывает зло в самой коренной форме. В старосте как будто сочеталась испорченность всего села; исследование его предыдущей жизни, история развития его характера ведут в дебри учения о социальных болезнях, в философию преступления. В это же самое время в своей захватывающей статье «Законодательство и убийство детей» Песталоцци, опираясь на судебные акты, великолепно обработал и другую главу этой серьезной науки. То, что можно найти уже у Платона, что Томас Мор в своей «Утопии» (1516) выразил с не меньшею ясностью, но что только научная криминология нашего времени старается выяснить и строго обосновать в широких размерах, – все это Песталоцци представил в непосредственной наглядности и выразил с потрясающей правдивостью, именно – серьезную вину общества в преступлении. Преступники – это те же люди; в каждом имеются зародыши болезни; каждый может стать преступником, если попадет в положение, которое способствует «развитию в нем злого семени, как из одного единственного колоса может вырасти целая четверть хлеба». И он делает следующий великий вывод, для которого даже у современных криминалистов не хватает достаточной свободы от предрассудков: с преступниками нельзя обращаться иначе, как с людьми. Обращение с ними должно быть направлено исключительно на то, чтобы уничтожить в них самих последствия преступления. Все остальное будет не чем иным, как «жалкой охотой на озверевших людей», которая почти совершенно не достигает своей цели.

Наконец, наше время, считаясь с горькой необходимостью, обратило серьезное внимание на задачу охранительного воспитания как на предупреждение в тех случаях, где есть опасность погрязнуть в преступлениях. При этом опыт не раз приводил к дурным результатам, особенно в воспитательных учреждениях; поэтому интересно отметить еще и теперь, что Песталоцци рекомендует главным образом прибегать не к таким воспитательным учреждениям, а к размещению преступников в деревенские семьи. И теперь делаются такие пробы, часто с большим успехом. Тем не менее общими идеями здесь всего не сделаешь, здесь требуются точное знание и практическая способность обращаться с этим самым тяжелым элементом народа. Нам нужны знающие народ и решившиеся жить с ним мужчины и (этого не следует забывать) женщины. При иных условиях спасение на этом пути невозможно.

Учение о социальных болезнях указывает путь к учению о социальном здоровье, от патологии к гигиене. Только здоровое и прежде всего укрепляющее воспитание народа, основанное на действительно коренных силах жизни, может отнять почву у преступления. Задачу – заложить основание этого непосредственно прогрессивного положительного воспитания – ставит себе в особенности третья часть романа.

«Только обманщики и обманутые не касаются причин, когда речь идет о следствиях», – сказал однажды Песталоцци. Поэтому он в своем романе старается, невзирая ни на что, вскрыть основания, которые с разных сторон объясняют так глубоко проникнувшую испорченность деревенского народа. Как само преступление, так и причины его прежде всего социального происхождения: внезапный переворот хозяйственных основ в жизни народа благодаря неожиданному, быстрому проникновению промышленной работы, промышленного заработка в совершенно неподготовленное и невооруженное для этой борьбы деревенское население – вот что было решающей причиной. В спокойном, равномерно длящемся состоянии, особенно при исключительной или преимущественной сельской работе, замечается также постоянное развитие очень простого, но соответствующего хозяйственному положению сельского населения и достаточного образования. Лишь великий, только что объявившийся тогда общий переворот в хозяйстве от хлебопашества к промышленности, – эта «революция в вопросах пропитания», как его удачно назвал однажды Песталоцци, – привел к тяжелому кризису и в воспитании рабочего народа. И вот он призывает на помощь все силы – законодательство, администрацию, правосудие, светское и духовное воспитание, которые должны взяться за это дело, чтобы точно координированными мерами создать новую почву для воспитания народа. Все хозяйственные установления должны быть основательно взвешены: необходим строгий контроль выручки и потребления, проникающий даже в отдельные хозяйства; соответствующие этому гражданское управление, гражданское и уголовное законодательство, порядок общей дисциплины и нравов, религия. Все это для него только составные части «более высокой полиции» (т. е. политики, дипломатии), которые в своей единой общей связи должны быть направлены к одной и той же конечной цели, – воспитать в человеке человека, обратить дикое существо в разумное, при этом всегда принимать во внимание великий переворот, который вызвала промышленность во всех условиях жизни. Переворот этот сказался тогда, правда, едва заметно, но потом проявил свое беспримерно сильное и решающее влияние на всю жизнь не только одного или нескольких народов, но и на жизнь всего человечества.

В этом заключается великое открытие Песталоцци; мы резюмируем его коротким лозунгом – «социальная, педагогика». Делали попытки умалить значение этого факта, говоря, что все это само собой разумеется и, в сущности, всегда принималось во внимание, что воспитывает только общество, а воспитание только обосновывает общество. Конечно, это верно, но верно также и то, что в настоящее время нет правильного здорового отношения между воспитанием и обществом, а значит, и социальная педагогика со всей строгостью ее требований в том виде, как мы познакомились с ней по Песталоцци, не осуществлена, а должна быть еще создана. Таким образом, этот лозунг действительно на месте.

Важно прежде всего то, что воспитание народа не является изолированной задачей, а оно должно вступить в связь с целым народной жизни. Ведь оно должно воспитывать для жизни и вместе с тем само это воспитание органически входит в общую жизнь народа. Следовательно, ни один из факторов, обосновывающих вообще народную жизнь в обществе, не может пройти бесследно для задачи народного образования. Необходимо при этом подчеркнуть особенно то, что Песталоцци неустанно требует прежде всего собственного участия народа в выполнении задач народного воспитания. Так по крайней мере гласят его незабвенные слова: «Выглядит так, как будто люди не должны заботиться о своих собратьях; вся природа и вся история взывает к человеческому роду: каждый должен заботиться о себе сам, никто не позаботится о нем и никто не может о нем заботиться, и самое лучшее, что можно сделать для человека, – научить его делать это самому».

Восстановление семьи, разрушение которой неупорядоченной фабричной работой отмечалось неоднократно уже тогда, а вместе с этим и семейное воспитание – это первое, непременное условие для всего дальнейшего развития, так как неуловимые корни общества вообще находятся в маленьком сообществе – семье. Для того же, чтобы поддержать ее или восстановить, необходимо, чтобы отдельные семьи обоюдно поддерживали друг друга. Гертруда, жена бедного каменщика, проявляет участливое отношение к судьбе хозяйства своего еще более бедного и подавляемого нуждой соседа Руди. Затем Песталоцци заставляет всех более разумных и нетронутых еще пороком мужчин и женщин в деревне соединиться вместе для общего совета и дела. В особенности забота о школе становится общим делом всего села; она с тем большим правом может стоять в центре общественного интереса, что профессиональное образование, которое до сих пор было домашним делом (речь идет о примитивной форме домашней промышленности, именно о прядильной, а также садовых и полевых работах), переносится непосредственно в школу. Даже Гертруда, которая уже дома обучала одновременно с собственными детьми соседских детей прясть, работает теперь также в школе и подготовляет подходящие силы для преподавания этого труда детям. В школу вводятся также начальные элементы ремесел, а школьники, в свою очередь, обучаются быть садовниками, часовщиками, а также другим ремеслам, чтобы они могли в этих областях изучить и испробовать свои способности и свою пригодность к данной профессии. Так как новый учитель думает, что «его работа заключается не больше не меньше как в воспитании детей, то все, чего требует их полное воспитание, – все это лежит в кругу его профессии». Поэтому, кроме школьных занятий, он посвящает детям много времени для бесед, говорит с ними об их профессии и их обстоятельствах, излагает им короткую историю деревни с очень полезными практическими советами; конечно, это есть главным образом история хозяйства. Через детей он приобретает и доверие родителей, а вместе с тем и верное воздействие на всю деревню.

Песталоцци хотел своими произведениями непосредственно служить народному воспитанию. Первому томику его романа посчастливилось, и он был прочитан в широких кругах народа. Тогда он попробовал сделать его еще более полезным, переработав книгу «Христоф и Эльфа», как Кампэ переработал Робинзона, в своего рода народный учебник. Предполагалось при этом, что деревенская семья с детьми, работниками, служанками и соседями каждый вечер прочитывает из нее одну главу и все совместно обсуждают ее. Но опыт этот не удался, а также еженедельник «Швейцарский листок», который он издавал целый год и писал там почти один, не нашел подходящей почвы, хотя в нем появлялись необыкновенно удачные вещи. Деревенский народ был еще слишком неразвит, чтобы даже своеобразно народный способ изложения Песталоцци оказался доступен его пониманию. Иногда он, правда, брал не тот тон, и тут пришлось многому учиться из опыта. И наконец, ведь само писание было совсем не то, чего он, собственно, хотел, а неудавшаяся попытка основать учреждение для бедных на долгое время лишила его возможности работать непосредственно в народе и вместе с ним в деле его воспитания.

Но мы должны несколько глубже вникнуть в идеи Песталоцци. Они рассчитаны исключительно на его время. Это время было временем феодального управления в определенной стадии – правда, приблизительно в стадии увядания; с другой стороны, промышленность того времени находилась, как уже указано, в самой зачаточной форме – в виде очень неразвитой сельской домашней промышленности. Тем не менее Песталоцци рассматривает вопросы с такой глубиной, что доходит до фундаментов, которые остаются в силе не только для настоящего времени, но и для всего обозримого будущего.