— Не называй меня так! — огрызнулась Байю.

— Тогда веди себя по-другому. Компания к нам несправедлива. Значит, и мы можем вести себя точно так же! Что они сделают нам, если поймают?

— Оштрафуют, — предположила Байю. — Мой долг возрастет!

— И что с того? Они в любом случае найдут способ увеличить твой долг. Ты рабыня. Они владеют тобой.

— Но если…

— Никаких «если», — отрезала Джейлинг. — Тебе нравится быть мученицей. А мне нет.

— Тебе-то какая разница? — спросила Байю. — Тебе же здесь нравится. Если ты останешься, то можешь есть булочки со свининой хоть каждый день.

— А ты можешь до конца своих дней питаться конги. Я же попытаюсь что-нибудь предпринять, — Джейлинг вышла, хлопнув дверью. Впервые она резко поговорила с Байю. Верно, она подумывала остаться здесь. Так ли это плохо? Уж лучше так, чем вести себя как Байю, которая останется здесь, чтобы вести убогую жизнь. Прозябать Джейлинг не собиралась нигде и ни при каких обстоятельствах. Не затем она приехала в Шэньчжэнь.

Она услышала, как распахнулась дверь и за ней вдогонку бросилась Байю.

— Ну хорошо, — затаив дыхание прошептала она. — Я попробую. Только один раз.

После проведенных на территории компании недель улицы Шанхая показались им невообразимо шумными. Девушки задержались у витрины магазина и посмотрели новости о том, что нынче в Шанхае в моде саронги. Надо бы сказать маме. Конечно, у мамы есть телевизор, и она, вероятно, уже знает об этом. Джейлинг подумывала позвонить домой, но не сейчас. Только не сейчас. Ей не хотелось рассказывать матери о компании «Новая жизнь». Дальше в новостях шла речь об успехе Народной армии в Таджикистане. Джейлинг потянула Байю дальше.

Они сели на один автобус, потом сделали пересадку, что по воскресеньям оборачивалась целой вечностью, ибо автобусов ходило мало. Следующего рейса они ждали почти час. Зато автобус пришел почти пустой. Девушки сели через несколько рядов после водителя. Байю выпучила глаза:

— Видела мужчину на последнем сиденье? — спросила она. — Партийный функционер.

Джейлинг осторожно взглянула через плечо. Ошибиться невозможно: аккуратная рубашка поло, чопорный взгляд партийца.

Байю вздохнула:

— Мой дядя совсем такой же. Скучища.

Джейлинг подумала, что вообще-то Байю могла стать отличной революционеркой, родись она пораньше. Ей нравилась революционная праведность. Но пришлось все же кивнуть.

В воскресенье на блошином рынке было не протолкнуться. Они прошли мимо продавца игрушек, который лепил из глины крошечные фигурки на палочках. Он махнул девушками:

— Красавицы! Сделаю все, что пожелаете!

На палочке в руке торговца красовался Дональд Дак.

— Не могу, — прошептала Байю. — Здесь столько народа.

— Все не так плохо, как кажется, — объявила Джейлинг. И отыскала местечко для магнитофона. Джейлинг пришла туда, где собрались все торговцы едой. — Стой здесь и смотри за магнитофоном, — велела она. А сама прошла по торговым рядам и купила на оставшиеся с вольной жизни деньги бутылку местного пива. Которую принесла Байю. — Пей. И сделаешься храброй.

— Терпеть не могу пива.

— Пиво или долг компании, — отчеканила Джейлинг.

Пока Байю пила, Джейлинг включила магнитофон и начала танцевать. Прохожие улыбались ей, но ни один не положил денег. Люди Шэньчжэна скупы. Байю сидела на кромке тротуара, вцепившись в бутылку с пивом и не глядя ни на Джейлинг, ни на кого вообще. Наконец Джейлинг не смогла более этого выносить.

— Ну давай же, мэймэй, — позвала она.

Байю слегка удивилась, когда ее назвали младшей сестренкой, но выпустила из рук бутылку и встала. Дома они репетировали под песню M.I.A., пели и танцевали, и Джейлинг была уверена, что их ждет успех.

— Не могу, — прошептала Байю.

— Конечно же, ты сможешь, — решительно сказала Джейлинг. — У тебя отлично выходит.

Двое прохожих остановились поглядеть, как они препираются, и Джейлинг включила музыку.

— Меня тошнит, — хныкала Байю.

Вот запульсировали ударники, и оставалось лишь танцевать и петь. Байю так разнервничалась, что сперва начисто все позабыла, но наконец взяла себя в руки. Голова ее была низко опущена, а щеки пунцово пылали.