Я очень любил читать книжки. Они уносили меня в мир забвения от тяжелой и темной жизни, — в сияющий, сказочный мир, в котором смелые и сильные люди побеждали жизнь, идя сквозь море испытаний и лишений.

Особенно я любил читать о «сыщиках».

Конечно, у нас никакой библиотеки не было, и я, в маминой кофте и отцовских сапогах, от горшка три вершка, встречая более-менее хорошо одетого человека, спрашивал его: «Дядя! Нет ли у вас чего-нибудь о сыщиках?»

Одни ничего не отвечали, другие смеялись, а то и ругались и прогоняли меня.

Но были и такие, что давали мне читать книжки о «сыщиках» и другие интересные книги. Как-то я обратился с моим вечным вопросом «Дядя! Нет ли у вас о сыщиках?» к заведующему заводской библиотекой, учителю Сергею Лукичу Зубову, и он позволил мне брать бесплатно (плата там была 5 коп. в месяц) книги для чтения в заводской библиотеке для рабочих и служащих. Так я вошел в сияющий свет человеческой мысли и фантазии.

В столовой для рабочих открылся «иллюзион», где за 20 копеек показывали «живые картины». А где мне, маленькому, взять такие деньги? И нас, мальчиков, сторож всегда прогонял, когда начинался сеанс.

«Иллюзион», вернее помещение для него, арендовала жена начальника нашей станции Переездная, маленькая, худенькая, с бледным интеллигентным лицом.

Часто она проходила мимо нас, мальчиков, которые, как стайка воробьев, сбивались возле заветных дверей, и, наверно, прочитала в моих глазах такую отчаянную мольбу, такое безграничное желание, что спросила меня:

— Мальчик! Хочешь смотреть картины?

— Хочу, тетя! — радостно ответил я.

И она позволила мне бесплатно посещать «иллюзион», где душа моя то обретала золотые крылья осуществленных надежд, то плакала над разбитыми надеждами любимых героев.

Когда кончался сеанс, мне было грустно и тяжело возвращаться в свою убогую и беспросветную жизнь, идти в темную дождливую ночь, где одиноким глазом в чужой и равнодушный мир мерцал ночник в окне нашей хворостянки…

Так прошло мое детство.

После окончания двухклассного министерского училища (5 отделений) я поступил в ремесленное училище на слесарное отделение, но потому, что больше железной пыли я любил природу, я сдал конкурсный экзамен в низшее трехлетнее сельскохозяйственное училище, которое открылось у нас возле станции Яма.

Во время моего перехода во 2-й класс мой отец умер (ему было 37 лет) от истощения. Я вынужден был оставить учебу и стал работать в шахте, чтобы помочь матери.

Проработав год в шахте, я увидел, что ничем не могу помочь матери. Шла война, все дорожало с каждым днем, и моей зарплаты не хватало даже на хлеб.

И я опять начал учиться в сельскохозяйственном училище. Тут я по-настоящему познакомился с классиками русской литературы, которые стали для меня учителями жизни.

Стихи я начал писать с 14 лет. Писал потому, что стихи писали мой дед и отец, по-русски и по-украински.

Как-то, уставившись в стенку, я замечтался, слагая первое в своей жизни стихотворение — что-то про змею, которую рифмовал «я ее убью»… Проходила мимо меня бабушка. Видно, ее поразило мое лицо, и она сказала мне:

— Брось писать стихи, а то сойдешь с ума.

Я испугался и долго не делал новых попыток. Но когда началась первая империалистическая война, волна патриотизма охватила мою душу, и я снова начал писать стихи, начал и уже никогда не бросал.

«Пусть я лишусь ума, но все же буду поэтом», — подумал я.

И я стал поэтом.

Но для этого пришлось мне еще много испытать в жизни, пройти сквозь огонь гражданской войны и вынести оттуда сердце, наполненное отзвуками отгремевших битв за царство свободы…

Крылатые багряные кони революции принесли меня, как и тысячи таких, как я, на таинственные вершины, к которым сквозь огонь и дым невиданных битв на земле жадно стремились наши души.

В Одессе, где стояла наша дивизия, с мая 1920 года я стал коммунистом. Будучи курсантом военно-политических курсов при 41-й стрелковой дивизии, я познакомился с Юрием Олешей, с поэтами Шенгели и Багрицким, которые в светлые и добрые руки взяли мое сердце и показали ему дорогу в голубое небо поэзии. Когда в кружке поэтов я в первый раз читал свои стихи, в которых были такие слова, как «хлопці», «дівчата», «половники», я спросил:

— Я поэт?

Юноша с орлиными глазами и соколиным профилем отозвался с подоконника:

— Да, поэт, украинский поэт.

Это был Эдуард Багрицкий.

Я стал украинским поэтом. Потом, после гражданской войны, в Харькове я познакомился с поэтами Куликом, Блакитным и другими, но встречи с Шенгели, Багрицким и Олешей навсегда остались в моем сердце. Багрицкий говорил: «Нужно развивать свой художественный вкус», а лозунгом Юрия Олеши было: «Слово должно светиться».

Багрицкий первый познакомил меня со стихами Василя Чумака. До него я, конечно, уже читал и безгранично любил стихи великих поэтов — Шевченко, Франко, Леси Украинки, Олеся. Я еще маленьким переводил на русский язык «Кавказ» Шевченко.