Шрифт:
4
Поля родимые покинув, железо снова я пою… Мою Коммуну — Украину я так люблю!.. Она — моя навек… И боле не надо мне иной — любой. …………………… Одето в грозный траур поле, полки идут, качаясь, в бой… В дыму огонь шумит и тает… Гори, душа моя, гори!.. Уже багряно над Китаем шумят знамена в цвет зари… В безумье надругательств грязных пусть гнев мой тучи понесут!.. Я так люблю в державах разных рабочий люд! Я так люблю в далеких странах порывы те же, что у нас, из бед и горя океана в Коммуны светлый час! Разноязычные, родные, на разноцветных островах… Горят во тьме миры иные — и вьется страх… То — страх привыкшего жестоко пить из людей рабочих кровь, — теперь огонь ему и в око, и в бровь! Сквозь крови чад и пуль рыданья желанной воли дни придут, и от всемирного восстанья паны не убегут. Мы им припомним наши муки в забоях душных, на полях, где труд на них ломал нам руки и мозг сушил… Лети же, страх, чтоб задрожали все обжоры, ты бей огнем в небес озера и в тучи Лориган-Коти, лети на ногти в маникюре, на дым сигар!.. В моей груди такая жажда гневной бури!.. Я позабыл слова пощады… Пылайте шире, баррикады!.. За залпом — залп!.. Нужда бежит… И враг поверженный лежит… Последний акт, последний раз… И на виски — морозный иней… И мертво зрят в кровавой сини слепые пуговицы глаз… Да, мы идем… Придем багряно в раскатах моего пеана!.. «Симфония мускулатур» [33] еще не так взорвет препоны… Мы вам «Послание» припомним, когда в итоге авантюр вы к стенке станете… Бонжур… Я перебил вам, извините, мечты про дом ваш и поля… Но… не вернется к вам «земля», как юность ваша… Даль в зените, всё шире вертится Земля, летят миры в просторы бездны… Где ваши предки, пан любезный?.. Гниют, наверное, в земле, их точит червь, они во мгле уж превратились в прах безвестный, вас ожидая… И давно туда сойти вам суждено. Вам не склонить меня к измене, меня обман ваш не берет. Вы лишь пушинка в том движенье, когда миры летят вперед… Еще не мчало время так в сиянии Луны и Марса… Ведь очи Ленина и Маркса для нас пронзают ночи мрак, от них лучами ореола взлетает песня Комсомола: «Наш паровоз, вперед лети, в Коммуне остановка… Иного нет у нас пути, в руках у нас винтовка… Мы дети тех, кто выступал на бой с Центральной радой, кто паровозы оставлял и шел на баррикады». Да. Не волнует ваше слово тех, что росли в огне, в крови… Оно и вяло, и не ново, а главное — в нем нет любви… Любовь и гнев — мотор прогресса, его основа — новый строй, нас коммунизма интересы зовут, чтоб сжег фашизма беса буран восстаний огневой! Ведь воду в пламя превратит лишь мой народ в горниле битв. Не вой, не вой на прах Тараса, проклятый пан!.. Не твой ведь он, народным гневом порожден певец трудящегося класса, что в бой последний устремлен… И если б жил Тарас теперь, он был бы членом ВКП. На бой пошел бы с бурей бурой, как мы, как все, за юный класс. Тогда бы не один из вас своею поплатился шкурой… Он за народ стоял всегда, отдал ему слова и силы… Он вам припомнил бы года, что вы его в тюрьме гноили!.. А с ним и мы… «За власть Советов!» — позвал бы он… а с ним и массы (из края в край и штурм и марш)… Он наш отец, он ворог ваш, он бард трудящегося класса, и песнь его нас шлет на ката… Не вой, не вой же, пан проклятый, над прахом огненным Тараса, ведь тот огонь горит над степью, и в сталь сплавляется она… Да, вы б лизали у Мазепы не только пятки, но и … У нас и хлеб на поле новый, и новая нам жизнь дана… И коммунизма цель одна для нас горит… Мы чернобровы, распотрошим отродье ваше! Пожарам рыжим края нет… Да, мы нагрянем к вам в огне и в дорогой Галичине, в краю измученном и нашем, распотрошим отродье ваше! 33
М. Рыльский, «Синяя даль».
5
О пролетарии всех стран! Уже недолго — час настанет, и гром кровавый грозно грянет, и бой последний будет дан… Нам — явь, а грозный сон — для них… Затихнут радостно заводы… Бег конницы и шаг пехоты всколышут грудь Европы вмиг… Не сказка это и не миф, не иорданские легенды… Дорог асфальтовые ленты от поступи сапог простых, как воск, растают, и копыта в смоле, в крови помчатся вдаль… На мысли — мысли, сталь — на сталь вверху над черепом разбитым… И враг в цилиндре черной тенью упал — и к звездам мертвый взор… И сытый ворон в исступленье ему в последнее мгновенье прокаркал слезно: «Невермор!» [34] Я вижу тени, руки, лица, мурашки — морем по спине… Я словно никну на коне, и сабля молнией искрится, и пересох от гнева рот, и сердце чует что-то веще… Пускай, как в берег, в стены плещет волной бушующей народ… Теней я вижу легионы… Они идут со всех сторон, их било горе, били беды, моря восторга и победы их поступи доносят звон… Гремит надземною грозою: «Ура!», «Виват!» и «Слава!», «Гох!». И Маркс качает бородою — младого мира Саваоф… И Гейне тень с платком на шее, никто смеяться не умеет, как он и Байрон… Волг и Сен потоки мчат в едином лоне, кто жив и пал — в одной колонне, и в гордом шуме стягов, лент идут Домбровский и Варлен. 1927 34
Больше никогда (англ.). — Ред.
468. ЗАВОДСКАЯ ДЕВЧОНКА
469. КИЕВ
470. БЕССМЕРТНЫЕ
Краснодонским молодогвардейцам посвящаю
1
Бессмертьем венчает Отчизна погибших за правду в бою. Вы отдали юные жизни за землю родную свою. Вы верили в правое дело, не выдали верных друзей, в молчании, гордо и смело глядели в глаза палачей. Путями вы шли огневыми, бесстрашно чеканя шаги. Вас бросили в шахту живыми в шинелях зеленых враги. Но вы исполинами встали, овеяны стягом святым, и лютую смерть вы попрали бессмертным геройством своим. Врагам отомстим ненавистным за вас, как за братьев родных! Вовек не забудет Отчизна гвардейцев своих молодых. Давно не звенят уже пули… Ты с нами, Олег Кошевой. Мы видим, как с Громовой Улей идешь ты поселком, живой! И зори грядущего снова вам светят и к счастью зовут. Земнухов, Тюленин, Шевцова живые за вами идут. Недаром в те грозные годы вы партии нашей клялись, недаром под стягом свободы на битву с врагом поднялись. 2
Канонада вдали отгремела, и замолкли в садах соловьи. Смерть врывалась в дома озверело, злобно жертвы хватала свои. Налетала, стреляла, душила, расправлялась штыком и огнем, всё сметала, давила, крушила на пути беспощадном своем. Никого эта смерть не щадила — ни младенцев, ни старцев седых… Но росла уже тайная сила в краснодонских проулках глухих. В звездном небе задумалась Вега, в тихом домике — призрачный свет… Здесь сошлись по призыву Олега побратимы его — на совет. Все сошлись — пареньки и девчата; в эти грозные тяжкие дни, боевые Отчизны орлята, смерти вызов послали они. Вот сидят они молча, сурово. Полночь, звезды горят в небесах. Тишина… И слова Кошевого будят гнев в их горячих сердцах. «Друзья! С фашистскою ордою бороться будем день за днем! Мы „Гвардиею Молодою“ кружок свой тайный назовем. Опасный путь пройдем бесстрашно. Пусть даже в свой последний час святой, великой тайны нашей никто не выдаст, не продаст! А кто из нас ее забудет, переметнется в стан иуд,— пускай предателя осудит товарищей суровый суд! Ничто клейма с него не снимет, его родных бесчестье ждет, земля отступника не примет, навек Отчизна проклянет. Клянитесь все! Пора настала себя отдать борьбе с врагом!» — «Клянемся!..» — тихо прозвучало, отозвалось в сердцах, как гром. «Клянусь, что в страшную годину за волю жизнь свою отдам. Сын комсомола Украины, его нигде я не предам. Пусть вражьи полчища несметны,— отважно против них пойду, как шли в боях за власть Советов отцы в семнадцатом году. Клянусь быть сыном их достойным и, как они, не отступать, чтоб жизнью мирной и спокойной народ советский жил опять. Чтоб отплатить за дни неволи, быть духом тверже, чем гранит, клянусь, творить я буду волю того, кто мной руководит. Врагу-убийце нет прощенья, жестоко мстить ему клянусь! Когда ж забуду долг священный, нарушу клятву и сломлюсь, — пусть станет имя ненавистно предателя в родном краю и проклянет навек Отчизна меня и всю мою семью!» 3
Как звон торжественный металла, в тревожном сумраке ночном сурово клятва прозвучала и поплыла в века, как гром. Во взгляде твердом нет опаски, их не страшили кровь и мгла. Как будто рыцари из сказки, они сидели у стола. Лицо у каждого сияло, а речь — спокойна и кратка… На подвиг их благословляла родная партии рука. Для бурь рожденные, сердцами в одном порыве вы слились… И стены горницы над вами, как крылья легкие, взвились… И вы увидели: с востока, сквозь непогоды злую ночь, спешат свои… огнем жестоким они фашистов гонят прочь. Кругом, от края и до края, идут полки, и сквозь туман багряно степи заливает знамен шумящий океан. И уступает ночь дорогу прибою грозному штыков. Идут вам братья на подмогу, по трупам попранных врагов. Всё громче, громче боя звуки свободы возвещают час. И вот уже родные руки, как братьев, обнимают вас, вас, непокорных, чистых, юных, прошедших тяжкие бои, и беззаветно за Коммуну сложивших головы свои, и тех, кто в огненные ночи врагом был смерти обречен, кто снова свет узрел воочью, бойцами красными спасен. Мы — вы… Вы — вечного народа частицы… В испытанья час сквозь расстояния и годы ваш голос долетел до нас. Над миром ваши силуэты рисует в звездах синева. Вы нашей памятью согреты, в нас ваша молодость жива. Олег! В Кремле, под грохот боя, под гул приветствий и речей, уже тогда звезду Героя вручили матери твоей. Твою звезду… И слез тут мало, что льются из моих очей. Звезда, как сына взор, сияла печальной матери твоей. Звезда в сердцах людей, как пламя, ее неугасимый свет над теми, кто навечно с нами, кого давно на свете нет. Я вижу вас… Порою грозной своей Отчизне вы клялись, и очи ваши, словно звезды, с огнями вечными слились. Как будто гомон половодья в притихшей горнице звучал… И вот Осьмухин встал Володя и звонким голосом сказал: «В годину горя, в море крови выходим мы на правый бой. Но я не буду многословен, скажу, как воин рядовой. От сердца будет это слово: чтоб настоящей силой стать, я предлагаю Кошевого руководителем избрать». — «И я! И мы!» — звенит волною, и словно в горницу вошла весна и легкою рукою по струнам звучным провела. «Веди, Олег, нас! Пусть огнисто сияют зори нам в пути, чтоб ни единому фашисту от нашей мести не уйти! Веди бесстрашно в бой суровый, мы верим, как один, тебе. Мы жизнь свою отдать готовы за волю в праведной борьбе! На смертный бой, — все закричали, — Отчизна нас благословит!» И вдруг к приемнику припали… «Москва, ребята, говорит!» — воскликнула с волненьем Уля, и радость плещет, как река. И силу им в сердца вдохнули слова Москвы издалека. И «смерть немецким оккупантам!» пророчит голос. Грозен он. И черным гитлеровским бандам конец бесславный предрешен. Замолк приемник… У Олега в глазах улыбка расцвела. А за окном светилась Вега и мать собранье стерегла. Олега мать… А ночь пылает, льют палачи невинных кровь… Но не страшится, вражьи стаи, вас материнская любовь! Созвездья в небесах сияли, и отползали тени прочь… А мать на страже в темной шали стояла, вглядываясь в ночь. И тишина вокруг такая, как будто никого в живых. Лишь морок черный рассекают свистки немецких часовых. 4
Тот, кто смел, опасность презирая, все преграды приступом берет!.. Кто листовки, в форме полицая, раздает шахтерам у ворот? Он идет, уста сомкнув сурово, злой погон врезается в плечо. Только бьется сердце Кошевого под чужим мундиром горячо. Он шагает, осиянный солнцем, сеет вести добрые кругом. Узнают те вести краснодонцы, сидя у приемников тайком; и, хоть сразу не было сноровки, комсомольцы в сумраке ночей до утра печатают листовки в тайной типографии своей. Всполошились немцы в Краснодоне: утром в день Седьмого ноября в синем небе красные знамена разгорелись ярко, как заря. В знак того, что грозною стеною близятся советские войска, флаг над школой юноши рукою водрузила партии рука. И над садом флаги пламенели, их Отчизна к звездам вознесла… У шахтеров лица посветлели, радость в каждом сердце расцвела. И быстрей по жилам кровь струится, и душа становится как сад, детвора украдкой веселится, и с надеждой матери глядят. «Это наш Олег!» — рокочут дали. «Это наш Олег!» — шумят поля. «Наш Олег!» — грохочет в звоне стали, «Наш Олег!» — ликует вся земля. Да, Олег, и Громова Ульяна, И Земнухов, и Тюленин с ним. Это вся земля, в огне и ранах, за свободу благодарна им. Месть и смерть фашистскому отродью! Нету вам пощады, палачи! …На лице Осьмухина Володи засияли вечности лучи. За дымы пожаров, кровь и слезы, мы за всё отплатим палачам! Молодежь немецкие обозы отбивает смело по ночам. Пробирает страх фашистских гадов, мстители народные встают, часовых «снимают» возле складов и муку голодным раздают. «Это он!» — молву разносит ветер, «Это он!» — шумит простор полей. «Наш Олег!» — любовно шепчут дети и сухие губы матерей. «Близко наши… Бьют фашистов клятых! В панике беснуются враги. Гонят их советские солдаты, слышны Красной Армии шаги! К нам идет победа неуклонно, сгинет время смерти и разрух». Юные герои Краснодона поднимают мучеников дух. Вещей правдой те слова звучали, звали к мести каждого борца, и людей листовки согревали, наполняли мужеством сердца. Слыша гневом дышащие речи, что подобны силе бурных рек, расправляли труженики плечи и шептали: «Это наш Олег!..» «Наш Олег!» — гремела даль громами, «Наш Олег!» — ей вторили ручьи, вешними повеяло ветрами… Это он, Олег, друзья мои! Он идет… А даль в крови клокочет, тучей скрыта неба синева. Полнят гневом краснодонцам очи из листовок жаркие слова: «Враг бежит, оружие бросая, не давайте роздыха ему! Не страшитесь, люди, вражьей стаи, не коритесь гнусному ярму! Прячьте от захватчиков бесстыжих всё добро! Чините вред врагам!..» «Как я их, проклятых, ненавижу!» — шепчет он… А вслед — разгульный гам, смех и ругань пьяных чужеземцев… Но к высотам ясным пронесет он отвагу пламенного сердца, чистоту, что дал ему народ. Пронесет он душу комсомольца сквозь расстрелы и сквозь смертный бой, орлим взором глянет в очи солнца… И Отчизна скажет: «Ты — герой!» Он идет вперед, неустрашимый, а кругом — в крови родной Донбасс. Ты герой для нас, Олег любимый, и для тех, кто будет после нас.