— Бен? — Он улыбнулся, услышав голос Дины, доносившийся из соседней комнаты. Был уже поздний воскресный вечер, и они недавно вернулись из Кармел, где проводили на отдыхе очередной конец недели.

— Что? Тебе нужна помощь? — В ответ он услышал крик и взрыв хохота. Она находилась там уже около часа. Выбравшись из кровати, он отправился взглянуть, что там происходило. Открыв дверь в комнату-хранилище, где часто работал, он увидел, как Дина пыталась удержать нагроможденные и плохо скрепленные стеллажи из полотен, которые начали скользить поверх горы коробок, стоящих у стены.

— Помоги! Это — лавина. — Она высунулась из-под картин, зажав в зубах небольшую кисточку для красок, широко расставив обе руки в попытке удержать от падения на пол целую стопку картин. — Я пришла сюда, чтобы отыскать несколько полотен, которые я позабыла надписать.

После того как он высвободил их из ее рук, она поставила картины в сторону. А он, все еще держа целую гору работ, наклонил голову, чтобы поцеловать краешек ее носа.

— Вынь кисточку для красок изо рта.

— Что? — Она взглянула на него с выражением полной рассеянности и радости. Она все еще думала о своих двух картинах, которые ей нужно было надписать к выставке.

— Я сказал, — он осторожно отставил картины в сторону и потянулся одной рукой за кисточкой, — вынь эту вещь изо рта.

— Зачем? Таким образом остаются свободными руки, чтобы отыскать… — Но он заставил ее замолчать, наградив немедленным поцелуем.

— Вот зачем, моя маленькая тупица. А теперь ты собираешься в постель? — Он прижал ее к себе поближе, и она, уютно примостившись в его объятиях, улыбнулась.

— Через минуту. Могу ли я закончить вот это?

— Не вижу оснований для отказа. — Он уселся в уютное старое кресло у своего рабочего стола и наблюдал, как она просматривала картину за картиной, разыскивая те, которые еще не успела надписать. — Вы так же волнуетесь, как и я, мадам, перед выставкой?

До выставки в четверг оставалось всего лишь четыре дня. Его конечной целью было ввести ее полностью в мир искусства. Ей давным-давно надо было выставляться. Он смотрел на нее с гордостью и радостью, пока она, запрятав конец кисточки в волосах, снова высвободила руки. На лице у нее появилась широкая улыбка, которая заиграла в уголках рта и придала оживление ее глазам.

— Волнуюсь? Ты смеешься. Я наполовину в состоянии помешательства. Я уже не сплю несколько дней.

Он подозревал, что это так. Каждую ночь в кровати, когда после часов, отданных любви, он, уже сонный, смотрел на нее, все, что он запоминал напоследок, была именно эта улыбка. А по утрам внезапно она просыпалась очень рано. Вскакивала, готовила ему завтрак, потом исчезала в комнатке-хранилище, где работала до изнеможения. Она привезла к нему все свои сокровища до показа на выставке. Она даже не хотела их заранее помещать в галерее, дожидаясь дня открытия вернисажа у него.

Наконец она надписала последнюю картину и повернулась к нему, усмехнувшись.

— Я не знаю, доживу ли я до вечера в четверг.

— Обязательно доживешь.

Он восторгался, наблюдая за ней. Она была очень красива. В последнее время она еще больше похорошела, в ее лице появились черты мягкой одухотворенной красоты, в ее глазах горел огонь исступленной страсти. Подобно бархатному отсвету пламени, в ней ощущались нежность и горение одновременно. Волшебством озарялись их часы, проведенные вместе. Никогда ранее он не испытывал ничего подобного. Маленький дом в Кармел оживлялся благодаря ее присутствию, комнаты наполнялись цветами, громадные кипы плавника складывались вместе, когда они, расположившись у «своей» дюны недалеко от дома, обогревали ноги у костра. Она заполонила собой все его мечтания, его дни; он не выпускал ее из своих объятий. Он не представлял своей дальнейшей жизни без нее.

— О чем ты думаешь? — Она наклонила голову, опершись на стеллажи из картин.

— О том, как я люблю тебя.

— Ох, — Она улыбнулась, и глаза ее сделались такими ласковыми, когда она взглянула на него. — Я об этом много думаю.

— О том, как я люблю тебя? — Он улыбнулся вместе с ней.

— Да, и о том, как я тебя люблю. До того как появился ты, чем я занималась?

— Ты жила просто прекрасно и никогда даже не занималась приготовлением завтраков.

— Это звучит ужасно. — Она подошла к нему, и он усадил ее к себе на колени.

— Все это оттого, что ты взволнована предстоящей выставкой и не можешь заснуть. Подожди еще месяц или два… — Он сделал вынужденную паузу, намереваясь произнести «или год», но у них не было года. Всего лишь пять или шесть недель. — Вот увидишь. Тебе надоест готовить завтраки.

Она хотела бы увидеть. Она хотела увидеть это в течение всей жизни, а не месяца.

— Мне никогда не надоест это. — Она положила голову ему на грудь, чувствуя себя в полной безопасности, словно ребенок. Они оба прекрасно загорели во время отдыха в конце недели в Кармел, и на ее ногах еще оставались следы песка, пока она водила ими по полу. — Ты знаешь, о чем я думаю?