увидела, как она села в свой «лексус» и уехала. И тут я поняла, что нужно делать.

Надо было непременно сообщить вам. Но идти к вам напрямую я боялась, так как

Ксения могла выследить меня по дороге и сбить, например, машиной. А вашего

телефона не знала. Да и не время было выяснять что-нибудь, поймите меня. Я

была уверена, что в ходе расследования обязательно всплывет мое имя, а

поскольку связаться со мной будет нельзя, то непременно попадут в квартиру.

Поэтому я и написала те письмена на оконном стекле…

– Но почему по-арабски?

– Люблю этот язык, пишу на нем свободно и с удовольствием. Так что вышло

машинально, по привычке. Но ведь разве составит труда следствию перевести эту

фразу?

– И потом?

– Потом я собралась и задумала уехать на время в Подмосковье, к своей подруге.

Не для того, чтобы скрыться от следствия, поверьте, но чтобы скрыться от Ксении.

Я знала, что в ярости она способна на все. Впрочем, вы уде убедились в этом. Я

собралась, вышла через заднее крыльцо и едва вошла в темный проходной двор, как тяжелый удар по голове лишил меня сознания и свалил с ног. И слабо как-то, отдаленно, услышала последние слова: «Увильнуть вздумала, кочерыжка старая!»

Очнулась на даче, прикованная к батарее. И почти два дня провела в оковах…

– Что хотела от вас Ксения?

55

– Наверное, ничего особенного. Просто хотела скрыть меня от следствия. Ведь она

ежедневно по несколько раз звонила следователю… Николаю Владимировичу,

кажется, и узнавала, как идут дела, не найден ли убийца. Вчера он ей ответил, что

предполагаемый преступник арестован, и Ксения заметно подобрела ко мне. Дала

поесть, обещала, если буду себя хорошо вести, оставить меня в живых. Не

понимаю только одного. Допустим, Кучина осудили бы. Что бы она сделала со

мной? Ведь я могу, оказавшись на свободе, пойти и все рассказать…

– Ирина Арнольдовна, скажу вам откровенно. Она в любом случае не думала

оставлять вас в живых.

Тамме вздрогнула, Лобов погладил ее по плечу и продолжал:

– Страшное позади. Но если бы не ваши письмена, произошла бы трагедия.

– Спасибо вам, Всеволод Никитич, - на глазах Тамме навернулись слезы.

– Не за что, Ирина Арнольдовна. Это моя работа. Поправляйтесь, - и,

поклонившись, вышел из кабинета.

… Допросы Ксении шли полным ходом. Суровин сказал, что девушка не желает, чтобы на ее допросах присутствовал Лобов, а потому он встретился со

следователем во время обеденного перерыва.

– Всеволод Никитич, восхищаюсь вами, - Суровин встал из-за стола, шагнул к

Лобову и пожал ему руку. В глазах следователя Лобов уловил затаенную зависть.

– Кучин на свободе? – вместо ответа спросил Лобов.

– Да, - неловко ответил Суровин и отвел взгляд. – Я извинился, конечно.

«Я ведь предупреждал», - подумал Лобов, а следователю сказал:

– Николай Владимирович, Тамме в тяжелом состоянии, столько перенесла. Я бы

попросил вас похлопотать о ее переводе в наш госпиталь. Ей не мешало бы пройти

полный курс реабилитации.

– Хорошо, я попрошу городского прокурора связаться с руководством ГУВД.

Садитесь.

– Благодарю вас, - Лобов сел на диван. Суровин вернулся за свой стол и начал

рассказывать сам:

– Ксения во всем созналась. Удивилась только, что мы так быстро ее раскусили.

Она-то думала, что совершила идеальное преступление…

– Идеальных преступлений не бывает, - возразил Лобов. – Когда я понял, что

волосы на обухе принадлежат Кучину, я понял, что его попросту подставили.

Вопрос «кто?» не требовал длительных раздумий.

– Так вы догадывались, что это сделала Ксения?

56

– С определенного момента – да.

– С какого же интересно, разрешите полюбопытствовать? То есть когда вам стало

казаться, что улики подтасованные? Когда вы начали действовать вопреки

уликам?

– Да, пожалуй, еще с первого же разговора с Ксенией на даче. Что-то в ее

показаниях не стыковалось, хотя поначалу я тоже не обратил на это внимания. Но

подозрение крепло. Факты говорили против девушки. От Онипко я узнал, что в

день убийства Ксения не возвращалась с дачи. Однако, вы, конечно, помните, как

она попросила нас подогнать ее машину на дачу, поскольку, как она сказала, ей

необходимо вернуться в город. Потом тот же Онипко выставил на конкурс «свою»