— Не говори, я сейчас догадаюсь сам. С ней разделались так же, как с Тами. Следы от ожогов, содранная кожа и кровоподтеки вокруг запястий; перед смертью ее трахали во все дыры, потом задушили и перерезали горло. Думаешь, кто-то решил покончить с Сестрами, и ты станешь следующей жертвой. Правильно?

— Нет, неправильно, — с удивлением услышал я. — Я нашла ее лежащей в постели, словно она безмятежно спала… Ее застрелили, Марид, из старинного пистолета, который убивает маленькими кусочками металла. Он попал прямо в кастовую метку на лбу. Никаких признаков насилия, в комнате ничего не тронуто. Привычная картина — только Деви, у которой снесено пол-лица, и кровь на кровати и стене… Господи, сколько крови! Меня стошнило. Никогда не видела ничего подобного. Старое оружие действует так примитивно и жестоко, так… грубо!

Удивительно слышать это от женщины, располосовавшей на своем веку немало физиономий.

— Уверена, за последние пятьдесят лет не случилось ни одного убийства с помощью пули. — Селима явно ничего не слышала о русском (забыл его имя); неудивительно, ведь в Будайине насильственная смерть обычно не вызывает особой сенсации, такое происходит слишком часто. Трупы здесь рассматривают, в основном, как неприятную помеху. Выводить большие красные пятна с дорогого шелка или кашмирского ковра — довольно-таки утомительное занятие.

— Ты уже позвонила Оккингу? — спросил я.

Селима кивнула:

— Тогда дежурил не он. Приехал сержант Хаджар и допросил меня. Жаль, что так получилось.

Я хорошо понимал ее. Хаджар представлял из себя классический тип легавого; именно такая свинья возникает в моем воображении, когда я думаю об их проклятой породе. Он вышагивает по кварталу, словно в задницу засунут штопор, вынюхивая мелкие происшествия, чтобы подвести их под солидную статью. С особым сладострастием Хаджар доводил арабов, которые пренебрегали своими религиозными обязанностями, то есть людей вроде меня, а такие в большинстве и жили в Будайине.

Я сунул парализатор в сумочку Ясмин. Мой настрой полностью изменился: впервые в жизни я сочувствовал Черной Вдове. Моя подруга положила ей руку на плечо, чтобы как-то ободрить.

— Пойду принесу кофе, — сказал я, взглянув на последнюю из Сестер. — Или ты предпочитаешь чай?

Селима была благодарна за доброту и участие, и просто рада, что оказалась рядом с нами в такой трудный момент.

— Если можно, чай. — Она начала успокаиваться.

Я поставил воду кипятиться.

— Ладно, теперь объясни мне, почему вы трое позавчера живого места на мне не оставили?

— Да простит меня Аллах! — произнесла Селима. Она вынула из сумочки сложенный клочок бумаги и протянула мне. — Обычный почерк Никки, но по всему видно, она страшно спешила.

Послание нацарапали по-английски на обратной стороне конверта.

— Что там написано? — спросил я. Селима бросила на меня взгляд и быстро опустила глаза.

— Только: «На помощь. Быстрее. Марид». Вот почему мы так поступили. Обычная ошибка. Мы решили, что ты виноват в случившемся, — что бы ни произошло. Теперь я знаю, что ты помог ей, договорившись с мерзкой скотиной Абдуллой, и она задолжала тебе деньги. Наша девочка хотела, чтобы мы тебе передали призыв спасти ее, но времени хватило лишь на несколько слов. Наверное, ей повезло, что вообще что-то удалось нам сообщить.

Я подумал о кошмаре, который они мне устроили; о том, как несколько часов пролежал без сознания; о мучительной боли, которая до сих пор дает себя знать; о жутком, бесконечно долгом ожидании в госпитале; о бешеной злости на Никки и тысяче киамов, потерянных по ее вине. Я сложил все это и попытался разом выбросить из памяти. Нет, не получается. Внутри не унималась неведомая прежде ярость, но теперь, кажется, я лишился объекта ненависти… Я посмотрел на Селиму.

— Ладно, забудем.

Ее совсем не тронуло мое великодушие и благородство. Сначала я даже немного обиделся — неужели трудно хотя бы из вежливости показать, что она ценит подобный жест — но потом вспомнил, что имею дело с Черной Вдовой.

— Еще остались нерешенные проблемы, Марид, — напомнила мне Селима. — Я до сих пор тревожусь за Никки.

— В принципе, история с немцем может оказаться правдой, — произнес я, разливая чай. — А неувязки объясняются вполне невинными причинами.

На самом деле, я сам не верил в то, что сказал. Просто хотел немного успокоить ее.

Она взяла чашку и сжала ее в ладонях.

— Не знаю, что теперь делать.

— Возможно, какой-то тронутый тип решил всех вас укокошить, — предположила Ясмин, — и лучше на время спрятаться.

— Я думала об этом, — отозвалась Селима.

Теория моей подруги выглядела не очень убедительно. Тамико и Деви убиты совершенно разными способами. Конечно, здесь мог орудовать убийца, наделенный творческим воображением; несмотря на старые полицейские изречения насчет «неповторимого почерка», я не понимал, что запрещает нашему маньяку разнообразить методы. Но свои соображения оставил при себе.

— Ты можешь пожить в моей квартире, — сказала Ясмин, — а я переберусь к Мариду.

Мы с Селимой были одинаково ошарашены таким предложением.