Я вышел вслед за Ясмин. Она повернулась ко мне, но не успела ничего сказать — я крепко схватил ее правой рукой за горло и, приподняв, прижал к древней стене. Девочке больно? Что ж, тем лучше!

— Ты никогда больше так не сделаешь, — произнес я обманчиво спокойным голосом. — Ясно? — Испытывая извращенное, садистское удовольствие, сильно ударил ее головой о кирпичную кладку.

— Я тебе еще вставлю, сука поганая!

— Давай, урод, если воображаешь, что ты до сих пор мужчина, — ответил я. И тут Ясмин зарыдала. У меня сразу упало сердце. Я осознал, что только что совершил самый позорный поступок в своей жизни, и не знаю, как его исправить. Я могу проползти на коленях тысячи километров до Мекки, чтобы заслужить прощение, и Аллах наверняка помилует меня — но только не Ясмин! С удовольствием отдам все, что имею и что способен украсть, за то, чтобы стереть из нашей памяти последний эпизод. Но это невозможно, и нам обоим будет трудно забыть его.

— Марид, — шептала она в промежутках между рыданиями. Я обнял ее. Что тут сказать? Мы крепко прижались друг к другу; Ясмин заливалась слезами, да и мне тоже хотелось расплакаться. Так мы стояли неподвижно целых пять (десять, пятнадцать?) минут… Мимо шли люди, старательно делая вид, что ничего не замечают. Джо-Мама приоткрыла дверь, высунула голову и сразу нырнула обратно. Через минуту, словно ненароком — просто полюбоваться на прохожих, которых в такой час уже почти не видно, выглянула Роки. Мне было наплевать. Я ни о чем не думал, ничего не чувствовал; просто не отпускал Ясмин, а она — меня…

— Я тебя люблю, — наконец пробормотал я. Самые лучшие слова, если, конечно, произнести их в подходящий момент.

Мы взялись за руки и медленно побрели по Будайину. Казалось, мы прогуливаемся, но через некоторое время я понял, что Ясмин куда-то меня ведет. Я почему-то чувствовал, что сейчас мне покажут то, что я очень боюсь увидеть.

Труп лежал в узком тупичке в одном из больших пластиковых мешков для мусора. Их разбросали, и тот, в который убийца засунул Никки, разрезали, так что она раскинулась прямо на мокрой грязной мостовой.

— Это ты виноват, — всхлипывая, произнесла Ясмин. — Потому что не особо-то старался ее найти.

Держась за руки, мы постояли молча, глядя на нашу подругу. Я знал, что когда-нибудь найду ее в таком виде: мертвую, упакованную вместе с отбросами. Думаю, уяснил еще в самом начале, когда сидел возле зарезанной Тамико, и Никки что-то пыталась сообщить мне по телефону.

Я опустился на колени. Тело с ног до головы покрыто кровью, пламеневшей на фоне темно-зеленого мешка и серых замшелых камней.

— Ясмин, детка, — сказал я, взглянув на ее застывшее лицо, — наверное, тебе не стоит смотреть. Свяжись с Оккингом и отправляйся домой, ладно? Я скоро вернусь.

Ясмин слабо махнула. — Я позвоню ему, — мертвым голосом произнесла она, — но мне надо идти на работу.

— Пошли сегодня Френчи к черту. Мне хочется, чтобы ты провела ночь у нас. Послушай, милая, побудь немного со мной.

— Ладно, — кивнула Ясмин, улыбнувшись сквозь слезы. Главное, мы не поссорились всерьез. Еще немного усилий — и наша любовь станет совсем как новенькая, или даже крепче. По крайней мере, я на это надеялся.

— Как ты узнала, что она здесь? — спросил я нахмурившись.

— Ее нашла Бланка. Она живет рядом, и проходит мимо по пути в наш бар. — Ясмин показала на дверь в глухой кирпичной стене, покрытой облупившейся серой краской.

Я кивнул и постоял немного, глядя, как моя девочка медленно бредет к ярким огням Улицы. Потом снова повернулся к изуродованным останкам Никки. Ей раскромсали горло, на запястьях и шее багровые отметины — следы ожогов, везде видны порезы и колотые раны. Убийца продемонстрировал незаурядное умение и явно уделил ей больше времени, чем Тами или Абдулле. Наверняка при осмотре эксперт обнаружит признаки изнасилования.

Ее вещи засунули в тот же мешок, что и тело. Я внимательно осмотрел одежду, но ничего не обнаружил. Достал ее сумку; для этого пришлось приподнять голову убитой. Ей нанесли страшный удар по черепу: волосы, кровь и мозг слиплись в единую отвратительную массу. Рассекли шею от уха до уха так глубоко, что почти обезглавили. В жизни не видел подобного зверства! Слегка очистив от мусора мостовую вокруг, я осторожно уложил Никки на растрескавшиеся камни. Потом отошел на несколько шагов, упал на колени и выблевал все, что съел за день. Я корчился, живот сводили спазмы, пока не заболели мышцы. Когда рвота немного унялась, заставил себя снова подойти к трупу и внимательно осмотрел сумку. Два предмета заслуживали самого пристального внимания: медное изображение скарабея, которое я видел в доме Сейполта, и грубо сработанный модик, похожий на самоделку. Я спрятал находки, выбрал из наваленных вокруг мешков наименее вонючий и употребил его вместо молитвенного коврика, расположившись со всем возможным при данных обстоятельствах комфортом. Я вознес молитву Аллаху за душу бедной девочки и стал ждать озарения.

— Ну ладно, — наконец тихо произнес я, оглядывая зловонный тупичок, где нашла упокоение и последний приют Никки. — Утром я подправлю мозги.

Мактуб. Пусть будет так. Решено.

Великое множество мусульман подвержено суевериям. В странствии по юдоли слез, сотворенной Аллахом Земле, нас сопровождают разнообразные джинны, ифриты, чудища, ангелы и черти-шайтаны. Кроме того, существуют колдуны, обладающие опаснейшим супероружием — таинственными способностями, самая страшная из которых — порча. Люди с дурным глазом встречаются очень часто. Это не значит, что наша культура более иррациональна, чем любая другая; в каждой имеется фирменный набор невидимых злых сил, подстерегающих беззащитного человека. Обычно среди духов гораздо больше врагов, чем друзей или покровителей, хотя в различных Писаниях говорится о «несчетном небесном воинстве» и тому подобном. Может быть, с тех пор, как изгнали Иблиса-сатану из рая, их гноят в кутузке. Не знаю.