Правда, на Ларикова с Аристовым моя шутка произвела совершенно иное действие – они немного обиделись.

В конце концов, больше всего знали именно мы с ней.

– Ладно, тогда я сейчас расскажу то, что мне удалось выяснить, – кивнула успокоенная Лиза. – Может быть, это и правда всего лишь стечение обстоятельств… Простое совпадение.

Она приготовилась рассказывать, но в этот момент, как всегда некстати, зазвонил телефон.

Я подняла трубку.

– Саша? – услышала я взволнованный голос Ирины Тимофеевны. – Саша, вы и представить себе не можете, что творится вокруг! Я в ужасе, Саша! Мы можем встретиться с Андреем Петровичем и с вами?

– Когда?

Я обернулась на Ларчика и одними губами произнесла:

– Ирина…

– Как можно скорее! Я к вам подъеду?

– Сейчас позову вам Андрея Петровича, договаривайтесь с ним сами.

Я передала трубку Ларикову.

Увы, наша задушевная беседа с Лизой, похоже, откладывалась!

Более того, надо было срочно придумать, куда спрятать Лизу от глаз Ирины Тимофеевны, встреча с которой, судя по разговору, должна была произойти буквально через несколько минут.

– Она едет к нам, – сказал Ларчик, кладя трубку.

Я с тоской посмотрела на него, потом перевела взгляд на часы.

– И когда она тут будет? – спросила Лиза. – Мне не хочется вас подводить, встретившись здесь с этой мегерой. А подслушать хочется.

– Тогда прячься в спаленку, – посоветовала я. – При условии, что ты будешь вести себя тихо, твои желания исполнятся.

А через пятнадцать минут в дверь уже настойчиво звонила Ирина Тимофеевна.

Поистине – если бы кому-то взбрело в голову снять фильм, где главным действующим лицом была бы Александрийская колонна, ставшая по воле режиссера одушевленной, лучшей кандидатуры, чем Ирина Тимофеевна, он бы не нашел!

Настолько величественной и громоздкой оставалась она даже в минуты сильного душевного волнения, что я застыла, в восхищении наблюдая за стремительным внедрением огромной телесной массы в нашу хрупкую дверь.

– Ах, Сашура, девочка моя! – слезливым басом воскликнула она, норовя прижать меня к своей мощной груди и трижды прикоснуться к моим губам накрашенным ртом.

Если прибавить к этому то, что я ненавижу, когда меня называют Сашурой, становится понятным, что я и сама удивилась своему стоицизму.

– Какие беды обрушились на мою голову! – продолжала причитать Ирина Тимофеевна, прижимая к глазам крошечный кружевной платочек, казавшийся в ее ручищах, украшенных бриллиантами, абсолютно неуместным. – Ах, Саша, Саша…

– Погодите, Ирина Тимофеевна, – отстранилась я, улучив момент, когда она громоподобно высморкалась в тот самый нежнейший батистовый платочек. – Что случилось? Давайте пройдем в комнату, вы немного успокоитесь и расскажете, что у вас произошло. Пока я совершенно ничего не могу понять!

– Как? – прошептала она, тараща на меня глаза. – Вы еще ничего не знаете? Андрей Петрович вам ничего не рассказал?

Я со страхом подумала, не переигрываю ли я, изображая полное неведение, но твердо решила держаться своей линии.

– Нет, – покачала я головой. – Честное слово, я ничего не знаю. Да вы пройдите, Андрей Петрович вас ожидает, мы сейчас обо всем поговорим.

– Саша, он, наверное, просто не хотел вас расстраивать, потому что случилось ужасное несчастье, – трагически прошептала Ирина Тимофеевна. – Дело в том, что сегодня Николай Васильевич Барышников был убит на пороге нашего дома, и я оказалась невольной свидетельницей этого ужаса…

– Андрей, почему ты мне ничего не сказал? – укоризненно воскликнула я, чтобы предупредить недоразумение.

Он вскинул на меня удивленные глаза, собравшись уже сообщить всем, что я и без него это знала, но, встретившись с покрасневшими от слез глазами нашей гостьи, поперхнулся, быстро сообразив, что сейчас не время продолжать нашу ссору.

– Как? Ах да… Я просто не успел. Здравствуйте, Ирина Тимофеевна. Присаживайтесь, пожалуйста. Саша, найди валерьянку!

Какую валерьянку? У нас ее до сих пор нет, хотела возмутиться я, буравя его свирепым взглядом. Я столько раз намекала на необходимость приобретения этого чудесного лекарственного препарата, в котором я и сама нередко нуждаюсь – после долгого общения с боссом, например.

– Да не надо, Шурочка! – вскричала Ирина Тимофеевна. – Я женщина крепкая… Впрочем, можете поискать, миленькая.

Да уж, я поищу. Тем более что к ней вернулась навязчивая идея окрестить меня Шурочкой…

Я протопала на кухню и погрохотала там для видимости посудой. Потом налила из-под крана воды и вернулась, протягивая воду Ирине Тимофеевне с таким мрачным видом, что бедняжка вздрогнула всем своим мощным торсом и, жалобно посмотрев на Ларикова, проговорила: