Пятое купе вызвало у меня легкие ностальгические переживания. Как-никак, это было мое первое купе в этом вагоне, а это — как первая любовь…

И здесь меня ждала, как ни странно, идиллия: Андрон и Тимофей — оба в горизонтальном положении и при этом совершенно трезвые — разгадывали кроссворд. Причем читал задание Тимофей, а с гениальной легкостью разгадывал его Андрон, снисходительно принимая от своего товарища слова восхищения собственной эрудицией.

— Это потрясающе! — так встретил меня Тимофей. — Не человек, а ходячая энциклопедия! Садитесь, Юлечка. Вы только послушайте!

И он разыскал на газетном листе нужное место:

— Выливаемый через средства массовой информации на противника хранившийся до поры запас грязи?

— Сколько букв? — ковыряясь в зубах, спросил Андрон.

— Та-а-к, сейчас… Девять букв, четвертая — «пэ», последняя — «тэ».

— Компромат?

— Ну-ка, ну-ка? Подходит! А вот: почтовая станция на Руси из двух букв?

— Ям.

— Как?

— Ям. Отсюда и ямщик, и ямская… — объяснил Андрон.

— А вот еще…

— Как живете, мальчики? — спросила я, чтобы напомнить им о своем присутствии.

— Хорошо живем, — ответил Тимофей. — Домашний алкогольный напиток на букву «эн», ну, это я и сам знаю — «Настойка».

— Козе понятно, — согласился Андрон.

Я тут была явно третьей лишней, поэтому удалилась по-английски, и никто не стал меня удерживать.

В четвертое купе я постучала несколько раз, но ответа так и не дождалась. Тихонько приоткрыв дверь, я убедилась, что Санек и Толян не изменили мизансцены со вчерашнего вечера: по — прежнему оба лежали на своих полках в одежде. И только то, что на столе стояли две пустые бутылки из-под пива, свидетельствовало о том, что они просыпались утром и, попив пивка, снова уснули. Будить их не имело никакого смысла, и я закрыла дверь купе, предварительно выключив ненужный теперь верхний свет.

На этом и закончился мой последний «обход». Оттягивать дальше сообщение для Грома я не имела права, и на ближайшей станции я достала ненавистный мне в эту минуту телефон и дрожащими руками набрала заветный номер.

— Восемнадцатый, — услышала я мужской голос на том конце провода.

— Багира в отчаянии, — выдавила я из себя, поймав себя на том, что произнесла это с трагической интонацией провинциальной актрисы, и передернулась от омерзения к себе.

— Вас понял, «Багира в отчаянии», — по-деловому и без всяких эмоций ответил мне голос, и я услышала последовавшие за этим короткие гудки.

Вот так просто я подписала себе смертный приговор, во всяком случае, именно так я воспринимала этот поступок. Я добровольно призналась во всех смертных грехах и теперь вправе была рассчитывать только на снисхождение «высокого суда».

Стоянка оказалась очень непродолжительной, и поезд уже тронулся с места, но это не произвело на меня никакого впечатления. Мне было уже все равно, отстану я от него или навсегда останусь бродить в окрестностях озера Байкал. И если бы не моя проводница, которая чуть ли не силой подхватила меня за руку и втащила в вагон, я скорее всего действительно осталась бы на этом богом забытом полустанке, где поезд останавливается на одну минуту.

— Да что это вы? — причитала проводница, беспокойно заглядывая мне в глаза. — Чуть было от поезда не отстали, я уж стоп-кран срывать собралась.

Видимо, у нее были серьезные сомнения по поводу моей трезвости, и, чтобы не прослыть алкоголичкой, я извинилась перед ней самым трезвым интеллигентным образом:

— Извините, пожалуйста. У меня просто закружилась голова. Должно быть, от свежего воздуха.

— Идите к себе, — немного успокоилась она, — а я вам кофейку принесу.

— Спасибо.

Я снова сидела в своем купе, кофе остывал в моей чашке, но я даже не притронулась к нему. Я просто не знала, чем себя занять.

Так чувствует себя, наверное, контуженный боец, сидящий на краю дороги, когда мимо него стройными рядами проходят бывшие его боевые товарищи, а ему только и остается дожидаться, когда его отправят в тыл.

У всех остальных есть конкретная задача, жизнь продолжается, а у него уже все в прошлом, он чувствует себя выброшенным из коллеи и никому не нужным.

За стенами моего купе продолжалась обычная человеческая жизнь со всеми ее бедами и радостями, а время в моем купе словно остановилось.

По радостным крикам соседей я поняла, что мы подъехали к Байкалу и теперь несколько часов будем видеть озеро из окна, так как железная дорога проходит в двух шагах от него.

Я выглянула в окно и убедилась, что так оно и было.

Байкал, как всегда, был огромен и величав, и я по инерции в который раз в своей жизни подумала, что никакое это не озеро, а самое настоящее море, только затерявшееся среди бескрайних просторов нашего континента.