Даже после этого мне понадобилось несколько минут, чтобы в полной мере осознать значение этих слов, и меня одолело страшное ощущение, что со мной случилось нечто очень тяжелое.

— Я просто не могу в это поверить! Это неправда! Ты шутишь!

— Нет, я говорю совершенно серьезно, — ответил он, продолжая смотреть на меня, как будто я была каким-то предметом. Наконец его взгляд встретился с моим, и он опустил свои глаза.

— Другой причины нет. Поверь мне, придет время, и ты поймешь, что так будет лучше для нас обоих.

— Но я же не была слишком молода для тебя, когда ты женился на мне.

Я почувствовала себя так, словно сменила одну жизнь на другую, адскую, словно я умерла и неожиданно очутилась в другом мире, где все перевернулось вверх дном. Я находилась в таком глубоком замешательстве, что мне показалось, будто я погрузилась в транс. Я услышала голос Видкуна, он звучал как-то неестественно тихо.

— Я был так влюблен в тебя тогда. Первый раз в жизни я почувствовал, что могу разрешить себе сделать то, чего хочу, не боясь последствий. Все это теперь должно измениться.

В своей жизни я редко плакала, но теперь слезы полились рекой, и я рыдала без остановки, в то время как наш катившийся механический гроб неустанно нес меня в неизвестное будущее. Время от времени я закрывала глаза, пытаясь приостановить льющиеся слезы и дать себе временный отдых от всего окружающего меня.

Видкун не сделал ни малейшей попытки успокоить меня, объясниться или хотя бы предложить мне стакан воды. Было что-то совершенно бесчеловечное в его внешнем безразличии. Хотя я чувствовала себя совершенно изможденной, я все же не была такой безжизненной, как этот человек, неподвижно сидящий напротив меня с равнодушным лицом. Быть может, он заставлял вести себя таким образом, чтобы не поддаться собственным чувствам? Возможно, с ним случилось что-нибудь такое, что теперь затронуло и меня таким ужасным образом?

Несмотря на мою юность, а также на то, что я не подозревала ничего особенного, я все же не была настолько наивной, чтобы не знать, что если женатые люди разводятся, как это иногда происходит, всегда существует какая-то веская причина: недовольство, ссоры или конфликты, чего у нас с Видкуном никогда не было. Я также знала, что для развода нужно подавать в суд специальное заявление, а затем ждать судебного решения. Теперь не только мой брак, но и все принципы морали, и правила поведения, внушенные мне с самого раннего детства, были так жестоко и без каких-либо оснований отброшены этим человеком, которого я считала образцом порядочности и доброты.

Мучительно медленно наш поезд наконец достиг Кельна, где мы должны были остановиться на несколько часов. Видкун настаивал на том, чтобы мы следовали его плану и посмотрели достопримечательности этого города. Но я была не в состоянии встречаться с кем-либо или осматривать что-нибудь, поэтому я отказалась идти с ним, но он не разрешил мне оставаться одной в поезде. Мне пришлось умыться холодной водой, надеть темные очки, чтобы скрыть распухшие, покрасневшие глаза, и последовать за Видкуном.

Он повел меня в ресторан, но я не могла ничего ни есть, ни пить. Его спланированный визит в Кельнский собор также не удался, потому что его закрыли на ремонт. Мне было безразлично. Я только хотела, чтобы меня оставили в покое. Слезы беспрерывно текли из моих глаз. Для меня великий и старинный город Кельн стал кладбищем моего счастья и молодости.

Наконец мы добрались до Парижа, который я так мечтала увидеть, но который теперь потерял всю свою привлекательность для меня. Мы поехали в гостиницу «Мажестик», старый, величественный отель, который впоследствии снесли.

Я не хотела покидать наш номер, и у меня по-прежнему не было желания поесть или увидеть город. Но если Видкун и был как-то озабочен моим состоянием, то этого не было видно ни по выражению его лица, ни по поведению. Напротив, к концу нашего первого дня в Париже он настоял, чтобы я пошла с ним в театр, несмотря на то, что я чувствовала себя крайне изнуренной нашим длительным и тяжелым путешествием. Он и слушать не хотел моих возражений. Опять он заставил меня одеться, скрыть следы моих слез и идти с ним.

Я чувствовала себя крайне расстроенной и почти ничего не замечала вокруг. В Фоли-Бержер мы заняли передние места. Вскоре стало ясно, что, несмотря на мои попытки сдерживать себя, мое состояние стало привлекать внимание сидящих рядом людей. Хотя представление только началось, Видкун, глядя на меня, сказал:

— Нам лучше пойти домой.

— Тогда зачем ты привел меня сюда? — пробормотала я, когда мы вышли на улицу.

— Я думал, что это сможет тебя немного развлечь, и хотел сделать некоторые научные наблюдения, — ответил он после короткой паузы. Другого объяснения он не дал, и у меня не было сил продолжать этот разговор.