Мара сказала, что ее французская виза разрешает ей находиться в Париже короткое время, в течение которого она должна попытаться получить визу на Балканы для того, чтобы приехать к Видкуну. Естественно, в этом деле я никак не могла ей помочь. Я даже не знала, что для этого требуется, так как мой норвежский паспорт разрешал мне ездить и оставаться там, где я хотела. В конечном итоге Мара, кажется, устроила свои дела. Я была рада за нее и считала, что она добивается успехов благодаря своей способности убеждать. Например, ее впустили в пансион только потому, что она как-то сумела убедить швейцара в том, что она моя близкая подруга и ей необходимо увидеть меня.

Теперь она заявила, что хочет поселиться в моей комнате, поскольку в пансионе больше нет небольших и недорогих номеров. Мне эта идея была не по душе, но и возразить я не решилась, поэтому Мара обосновалась у меня. Я и не подозревала тогда, что она стала новой женой Видкуна, к тому же я чувствовала себя настолько изолированной от всех, кого я знала в Норвегии и в России, что искренне была рада видеть ее — единственное связующее звено с моей родиной.

Вскоре я узнала, что она не была настолько беспомощной, какой пыталась казаться. У нее, очевидно, было много денег, которые она щедро тратила на себя. Когда Мара поняла, что я заметила это, она сказала, что получает хорошее жалование и имеет достаточно денег для совершения различных покупок во время путешествия.

Мара пробыла в Париже примерно три недели, но я так ничего и не узнала о ее «служебных делах». Перед отъездом в Вену, где она должна была встретиться с Видкуном, она заняла у меня мой лучший чемодан. И я его больше никогда не видела. Но тогда, конечно, я этого не могла знать. Я попрощалась с ней так же дружески, как и несколько месяцев тому назад, когда она пришла на харьковский вокзал в день нашего с Видкуном отъезда. Я даже пообещала писать ей в Вену, надеясь, что она будет отвечать и сообщать мне новости о моем неуловимом муже.

И все-таки я подозревала, что за всем этим таится ужасная ложь. Мои подозрения вскоре подтвердились. Мара уехала в Вену, а я получила письмо от нашего общего приятеля из Харькова, который, изрядно рискуя, писал, что Мара — советский агент, работает на какой-то «Трест» и использует Видкуна для собственных целей. Несмотря на то, что я была политически малограмотна, чтобы понять все то, что я прочитала в письме, я пережила много тревожных дней, думая об этом предупреждении. Я боялась ошибиться, высказав необоснованные обвинения против Видкуна и Мары, я не хотела испортить мои отношения с ним. В то же время я должна была признать, что Мара может быть опасной.

Затем я получила письмо, отправленное из Вены, в котором говорилось, что Мара и, вероятно, Видкун вернутся в Париж в середине января. Осознание того, что Видкун может читать все письма, которые я писала Маре, нанесло еще один удар по моему и так ущемленному самолюбию. Мысль о том, что мой муж путешествует с Марой, оставив меня одну в Рождество, вызывала во мне сильную ревность. 17 декабря 1923 года я, совершенно расстроенная, написала Маре письмо.

«Моя дорогая девочка! Ты не представляешь себе, как я была рада твоему письму, а также узнать, что ты скоро будешь с нами. Я получила твое письмо во время ужина и так закричала от радости, что сидящие за столом люди решили, что я сошла с ума. Вчера я, Лили и Мушка пошли в замечательный ресторан выпить шампанского. Он был очарователен во фраке и выглядел, как они говорят, очень модно. По дороге домой у меня кружилась голова. Позавчера мы ходили в кино, а потом в ресторан, валяли дурака и много смеялись. Я не хочу долго рассказывать об этом. Когда приедешь, сама все увидишь. Наши рыцари счастливы, что ты приезжаешь. Я тоже в восторге. Мадам Глайз уже приготовила комнату для тебя, а профессор включил тебя в список студенток с 15 января. Ты сможешь заниматься ежедневно. Сообщи точное время твоего приезда, и мы тебя встретим. Как жаль, что в праздники мы не будем вместе. Я страшно скучаю по тебе, и как ты могла подумать, что я буду не рада твоему приезду.

Когда приедешь, расскажу тебе очень странные сплетни, дошедшие из Харькова до Парижа. Я смеялась до слез. Пишут, что ты работаешь на какой-то «Трест», но под чьим-то всемогущим покровительством. И злые языки говорят, что тебя несколько раз видели с капитаном, когда я была в Крыму. Ага, как вы смели, мадам, прогуливаться с моим мужем? Ну, погодите, как только приедете в Париж, я вам устрою такой скандал, что будет тошно.

Сегодня я получила телеграмму от тебя с обратным адресом в Бухаресте, но я не знаю, можно ли посылать тебе туда письма. Я отправлю это письмо в Софию, так как боюсь, что ты уедешь раньше. Поздравляю с праздниками и желаю тебе всего наилучшего! Целую тебя и моего неверного мужа Видкуна тоже. Жду тебя. Целую еще раз. Твоя Ася».

Какое счастье, что будущее нам неизвестно. Когда я написала письмо Маре как раз перед своим первым Рождеством в Париже, я не подозревала, что начинается новый тяжелый этап в моей жизни. Я считала, что в будущем эта завеса неопределенности и недоразумений спадет, и я снова вернусь к своей нормальной жизни с моим мужем. К жизни, где не будет места Маре.

Письмо, которое Александра написала Марии 17 декабря 1923 года, было найдено среди ее бумаг. Душеприказчик Марии, адвокат Финн Трана, решил включить это письмо в архив Квислинга, находящийся в библиотеке университета в Осло, вместе с заказанным им переводом, который он изменил таким образом, чтобы содержание письма отражало то, что Мария и Квислинг открыто говорили о семейном положении Видкуна [101] . Хотя письмо ясно показывает, что Квислинг, по сути дела, вернул Александру в страну, из которой он ее якобы спас, Трана (который был женат на члене семьи Квислинга) был убежден, что Квислинг женился на ней для проформы, и единственной его целью было дать ей возможность покинуть Россию. Поэтому норвежский переводчик Трана в письме заменил слова «моего неверного мужа» словами «моего псевдомужа». Адвокат и не подозревал, что это письмо было важным совсем по другим причинам, нежели те, из-за которых он сдал его в архив Квислинга [102] .

Задолго до того, как Александре стала известна вся информация о деятельности «Треста», а также сведения, содержащиеся в архивах Квислинга в Осло, она подозревала, что когда Квислинг отправил ее в Крым, он уже был вовлечен в сеть интриг настолько опасных и запутанных, что он скоро утратил контроль над развитием событий. Она также предполагала, что Мария была каким-то образом связана с этой игрой, потому что приятель Александры из Харькова писал, что в то время, когда она находилась в Крыму, Квислинга несколько раз видели в обществе Марии.