— Современное поколение привыкло легко жить. Питаются всякими кашками, йогуртами, вот зубы-то и выпадают. Вы-то пока можете хвастаться своими зубками. Вам ведь, Евгения Максимовна, сейчас двадцать семь. А что будет, скажем, в шестьдесят? После йогуртов и сладких творожков?

— Во-первых, до шестидесяти я не доживу, — заверила я Дмитрия Ивановича, — и для сведения — я не ем сладких творожков и кашек.

— Будете кулич к чаю? — поинтересовалась у меня Валерия Евгеньевна. — У меня знакомая в магазине работает. Она мне целый мешок отдала бесплатно. У них после Пасхи остались.

— Нет, спасибо, — ответила я, ища глазами, куда положить использованный пакетик. Валерия Евгеньевна проворно подсунула мне тарелку.

— Вот сюда. Высохнет — можно будет еще раз или два заварить.

Сколько раз его использовали до этого, я даже не стала спрашивать, твердо решив не прикасаться к сомнительной жидкости, называемой в этом доме чаем.

— Валерия Евгеньевна, если вам не трудно, налейте мне еще чаю и дайте своих прекрасных куличей, — попросил Дмитрий Иванович.

— Щас.

— Валерия Евгеньевна залезла в большой бумажный мешок, стоявший в углу у холодильника, и вынула оттуда кулич, положила на разделочную доску и ударом молотка расколола его на мелкие части, смела все рукой в тарелку и подала Дмитрию Ивановичу. Кусок кулича, упавший на пол, домработница без смущения подняла, сдула пыль и тут же с аппетитом съела.

Наблюдая за Валерией Евгеньевной, я забылась и хлебнула из кружки помойного чая. Опомнившись, поперхнулась и закашлялась.

— Пейте аккуратнее, не торопитесь, у вас никто не отнимает, — посоветовала домработница.

Я хотела ответить ей в резкой форме, но в эту секунду оконное стекло звякнуло, словно его пробила пуля. Так и есть — с улицы кто-то стрелял по нашим окнам. Понимая, что опоздала на доли секунды, я бросилась на Дмитрия Ивановича, сбила его со стула и накрыла своим телом. Следующая пуля взорвала стакан с горячим чаем, который несла Валерия Евгеньевна. Чай выплеснулся из подстаканника на пол, ошпарив женщину. Та вскрикнула, не понимая, что происходит. Третья пуля обрушила стекло и хлопком погасила лампочку в люстре. Комната погрузилась во мрак.

Чувствуя в темноте запах крови, я рванула на себя безжизненное тело Дмитрия Ивановича и привалила его к стене. Хотела кинуться к Валерии Евгеньевне, застывшей в проеме окна, освещенного уличным фонарем, но новые пули вспороли пространство передо мной, осыпая остатки оконного стекла, подбрасывая и разрывая посуду на столе, раскалывая столешницу на щепки.

Я отшатнулась, избежав ранения, и только успела заметить, что снайпер работал из дома напротив. По вспышке я точно засекла его местоположение в подъезде на третьем этаже. Когда в стрельбе наступила пауза, я вышла на линию огня со снятым с предохранителя револьвером и выстрелила четыре раза в темный проем окна, затем прыгнула и сбила с ног маячившую посреди кухни домработницу. Удивительно, что она вообще еще была жива. Ведь вокруг нее бушевал настоящий смерч из пуль. Шли секунды, а снайпер не выдавал своего присутствия. Валерия Евгеньевна стонала и всхлипывала рядом со мной.

— Вы ранены? — спросила я.

Не получив ответа, я быстро ощупала женщину. Валерия Евгеньевна была цела и невредима. Я поползла вдоль стены к Дмитрию Ивановичу. Он сидел в том же положении, в котором я его оставила, не шевелясь и не издавая никаких звуков, которые могли бы сказать, что он жив. Подобравшись к старику, я коснулась его лица и резко отдернула руку, почувствовав под пальцами липкую вязкую кровь.

«Неужели? — молнией пронеслось в моем мозгу. — Охраняю человека несколько часов, и он уже мертв».

Вытащив из кармана подаренную мне зажигалку, я осветила ею тело своего подопечного. Лицо Дмитрия Ивановича, перемазанное в крови, выплыло мне навстречу из темноты. Широко раскрытые глаза, не мигая, смотрели прямо на меня. Даже после смерти их взгляд был пронзительным и насмешливым. Я судорожно вздохнула, а «мертвец» внезапно моргнул и с кривой улыбкой осведомился:

— Что, девочка, наложила в штаны от страха?

— Проверять некогда, — раздраженно бросила я, у вас полголовы в крови, надо осмотреть и сделать перевязку.

Дмитрий Иванович потрогал висок и, увидев на пальцах кровь, завопил как резаный. Пламя зажигалки погасло.

— У меня полголовы оторвало! — орал старик в темноте. — Я не чувствую правую часть тела! Меня парализовало! В глазах темно.

Я высекла из зажигалки язычок пламени, осветила Дмитрия Ивановича сбоку и рявкнула на него:

— А ну, прекратите истерику! Я вижу только царапину на виске, и ухо немного задето.

— Почему так много крови? — всхлипнул Дмитрий Иванович и рванулся с пола.