Она шептала эти слова страстно и самозабвенно, как молитву.

— Только не улетай, Александр Иванович!

Аист прилетел в те дни, когда Петр Николаевич закончил все приготовления к своему эксперименту. «Странно, — думал он, — эта птица прибавила во мне уверенности. Вероятно, все, кто решается на отчаянный шаг, становятся немножко суеверными. Аист кажется мне добрым предзнаменованием. Да… Но „Ньюпор“ мой в таком состоянии, что… Нелидов советует полететь только на одном из новеньких „Ньюпоров“, прибывших с завода „Дукс“, где их осматривали и регулировали.

Милый Геннаша! Он боится, что во время мертвой петли моя старая машина сложит крылья. И Миша не отходит от поручика Есипова, уговаривая его „дать Нестерову новый „Ньюпор“ для совершения его опасного опыта“.

Милые, верные друзья!.. На миру, говорят, и смерть красна, а с вами мне ничего не страшно.»

Петр Николаевич вспомнил бледное, строгое лицо Георгия Вачнадзе и его слова за минуту до того, как его увели жандармы:

«Я хочу взять с вас слово, что вы совершите свой подвиг… Я надеюсь, что и в тюрьме услышу о вас и буду рассказывать людям…»

— Услышишь, Георгий! Услышишь… — шептал Нестеров, задумчиво и строго сдвигая брови.

«Как нужно любить Россию, чтобы, идя в застенок и будучи отверженным ею, так заботиться о ней: „Это очень нужно Отчизне нашей!“ Впрочем, Георгий прав, жандармы — это не Россия!..»

Третьего дня в «Киевской мысли» появилось пространное сообщение: «Французский летчик-испытатель Адольф Пегу испытывал парашют. Он решил не брать на борт второго пилота, так как полет был очень рискованным. Выбросившись на парашюте, Пегу с изумлением увидел, что его никем не управляемый аэроплан продолжал лететь, иногда перевертываясь вверх колесами и снова выравниваясь. Потом выпрямился у самой земли и сел на три точки с такой безукоризненной точностью, что Пегу не поверил своим собственным глазам…

Отважный француз решил проделать в воздухе те же пируэты — перевернуться вниз головой, потом выровняться в нормальное положение.

Конструктор Блерио уменьшил угол крыльев, усилил верхние поддерживающие растяжки.

20 августа 1913 года Пегу, привязавшись поясным и плечевыми ремнями к аэроплану, взлетел. Набрал высоту. Переведя аппарат в отвесное пикирование, он полетел вниз носом, затем перевернул аэроплан вверх колесами и повис на ремнях вниз головой.

Затем Пегу стал тянуть рычаг руля высоты на себя. Этим он снова перевел аэроплан в отвесное падение и, наконец, вышел в нормальный горизонтальный полет.

В воздухе была проделана фигура в виде латинской буквы „S“».

Петр Николаевич прочел заметку с пристальным любопытством.

«Француз наблюдателен. И храбр. Но бедняга лишен дара теоретической мысли. Он летал вниз головой — и только!.. А я докажу, что в воздухе везде опора…»

И вот, наконец, Нестерову выделили новенький «Ньюпор». Петр Николаевич сам руководил сборкой и регулировкой аэроплана, потом испытал его в воздухе. Он остался доволен. Новый мотор был на двадцать лошадиных сил мощнее старого «Гнома».

Ночь была бессонной. Она напоминала ту, гатчинскую, незабываемую ночь перед его первым самостоятельным полетом. Тогда было страшно. Но теперь страшней.

Мертвая петля… Никто еще не совершал ее. Никто не знает, что произойдет с аэропланом. А вдруг сложатся крылья? Петр Николаевич задумчиво прислушивался к своим чувствам, приглядывался словно бы со стороны к собственным мыслям.

Предстоял полет необыкновенный. Воздушный океан загадочен, своенравен, и никогда не знаешь точно, откуда нанесет тебе удар стихия…

Петр Николаевич думал о матери. Изморозью блестели виски ее, и в глазах, как ни искрились они былым задором, уже проглядывала непроходящая усталость.

Мама, мама…

Он шумно вздохнул и испуганно замер: Дина могла проснуться. Прислушался. Наденька дышала ровно, покойно. Волна нежности и жалости накатила на Петра Николаевича. «Мертвая петля» извела и ее. Лицо вытянулось, под глазами синева. Не захворала ли? Надо пойти с ней к доктору. Кстати, и у него болит грудь при кашле…

Петенька сучил ногами, причмокивал губами — младенческие повадки еще оставались в двухлетнем мальчугане. А Маргаритка во сне с кем-то повздорила и обиженно тянула:

— От-да-ай!..

Все это бесконечно родное и милое обступило его сейчас. «Если… не дай бог… Что с ними станется без меня? Пенсии не хватит и на квартиру…»

Петру Николаевичу становилось душно. Жарко пылало лицо. И странно, он при этом был неколебимо уверен, что «Мертвую петлю» совершит сегодня же.

Светало. Шли на работу мастеровые, хрипло и весело перебрасывались словами. Ревели гудки на Подоле, звали долго, настойчиво. Петр Николаевич встал, подошел к окну. Аист стоял на одной ноге и глядел своими добрыми и — хотелось верить — мудрыми глазами.