— Вообще вы человек простой, — доверительно сказала Аня.

— Это хорошо или плохо? — поинтересовалась я.

— Скорее хорошо. Вы, это… цельная. И сильная.

— И умная тоже. Большинство людей тупые и ограниченные! — сообщил мне Антоша.

— Да ну? — удивилась я.

— Ага. А вы не такая. Много всего знаете. И не разговариваете с нами так, как будто мы дебилы.

— Анька, нельзя говорить «дебилы». Это неко… некорректно. Надо говорить «умственно отсталые».

— Вы поэтому достаете Василия? — прервала я их полемику.

Близнецы одновременно улыбнулись. Ну до чего очаровательные ямочки на щеках!

— И еще: вы нас не боитесь. А многие боятся. Учителя. Макар. Глебушка. А Васька особенно. Он вообще лузер и лох.

— Почему это? — заинтересовалась я. Мне учитель тоже представлялся фигурой чрезвычайно жалкой. Но вот интересно, что по этому поводу думают дети.

— Лузер, точно! Его унижают, а он улыбается. А когда злится, орет как резаный и весь трясется!

— Ага! Мы специально его доводим. Ну, просто удержаться невозможно!

Согласна, учителю просто ради самосохранения необходимо иметь крепкую нервную систему…

— А вы не такая. Мама сказала, что за вами мы как за каменной стеной.

И Аня неожиданно потерлась щекой о мою руку.

Сверху донесся шум подъезжающей машины.

— Кто-то приехал, — сказала я, радуясь, что приезд гостя избавляет меня от необходимости проявления добрых чувств по отношению к детишкам. — Пошли посмотрим?

И мы выбрались через открытый люк на заледеневший пол сарая. Антон тщательно закрыл вход в бункер. Я заметила, что свет погас автоматически, как только мальчик задвинул крышку.

Во дворе стоял автомобиль Макара. Сам хозяин неторопливо выбирался из машины, кутаясь в длинный шарф от холодного ветра. Куртки на Макаре не было, он был одет в клубный пиджак и узкие брюки. Щегольские ботинки тоже не годились для ходьбы по снегу. Вероятно, режиссер драматического театра нечасто ходит пешком, а большую часть своей жизни проводит в помещении или в автомобиле.

С крыльца навстречу мужу спустилась Катерина.

Мы с детьми остановились в дверях сарая, и взрослые не могли нас видеть.

— Где ты был всю ночь, сволочь? — спросила Гольцова и залепила мужу размашистую оплеуху.

— От стервы слышу! — огрызнулся Макар Светозарович и дал Катерине пощечину. Женщина села в снег и закрыла лицо руками. Я почувствовала, как дрогнули под моими ладонями хрупкие плечики близнецов.

Антон и Аня хотели броситься к матери, но я удержала их. Пусть взрослые сами выясняют свои отношения.

Катерина встала и, шагая как слепая, ушла в дом. Макар как ни в чем не бывало отряхивал снег с щегольского пиджака. Я подождала минуты три — достаточно, чтобы дать время Катерине добраться до своей комнаты, потом сказала:

— Пойдемте в дом. Вы совсем замерзли.

Мы прошли мимо Макара. Я не поздоровалась, дети не сказали ни слова. Отец не обратил ни малейшего внимания на своих детишек. Мне не понравился взгляд, который бросил на отца Антон. Я часто вижу такие взгляды, и дело, как правило, заканчивается плохо… Это сейчас мальчику десять лет, он хрупкий и хорошенький, как девочка. Но так будет не всегда. В общем, Макара Светозаровича ждет много сюрпризов. В будущем…

Я вошла в дом. Близнецы стояли у двери, как будто пришли в гости.

— Пошли в «собачью»? — предложила я. — Проведаем бульдогов.

Близнецы слегка оживились. В «собачьей» было непривычно пусто и тихо. Альберт увез всю ораву к себе домой. На своих подстилках грустно лежали Гитлер, Мао, Черчилль, Фидель и престарелый Ильич. Собаки смотрели на нас грустными глазами, и ни один даже не поднялся с лежанки. Только добросовестный Ильич дружелюбно повилял тем местом, где у собак бывает хвост. У Ильича там был какой-то неубедительный завиток.

— Бульдоги грустят, — вздохнула я. — Что же нам делать? Этак они зачахнут от тоски!

Антон и Аня немедленно начали операцию по спасению собак. Они тормошили их, кидали им мячик, чесали животы и даже сделали Ильичу массаж спины. Старичок блаженно кряхтел и позволял детям делать все, что угодно.

Так прошло полчаса. Бульдоги разыгрались вовсю, близнецы раскраснелись и, кажется, совсем забыли о безобразной сцене, что происходила перед их глазами.

Наконец, Гитлер перекусил пополам мячик и без сил рухнул на подстилку.

— Ну вот, спасательная миссия успешно завершена, — сказала я. — Быстро мыть руки и обедать.