Шрифт:
– Вот теперь я вам все рассказала. И можете относиться ко мне как хотите – мне все равно!
Этой фразой Юля как бы поставила точку в своем рассказе. И сверкнула глазами. Боже, как же она была хороша! Я невольно посмотрела на Воронова, удивляясь, что он не падает к ногам Юры… тьфу, Юли, и не умоляет ее немедленно, тут же, не сходя с места, выйти за него замуж! Будь я мужчина – поступила бы только так и не иначе!
Игорь долго изучал Юлю взглядом, открыл рот, но спросил не о том, чего я от него ждала:
– Ирина знает?
– Да, конечно. От нее я ничего не скрыла. Потому что многим ей обязана. Она первая заметила меня, когда в поисках хоть какой-нибудь работы я обивала пороги модельных агентств, и первая предложила мне постоянный контракт. Условия, которые там прописаны, между прочим, не такие уж кабальные! За это тоже Ирине Михайловне большое спасибо. Я не знаю, может быть, хозяйка когда-нибудь захочет раскрыть мою тайну. Придать, так сказать, гласности скандальную историю. Для рекламы «Кассиопеи» и вообще… Но я очень просила ее не делать этого. Никогда! Я женщина и останусь ею! Буду работать и делать карьеру, выйду замуж и… может быть… рожу ребенка. Я так хочу стать матерью! Мальчик Юра Соколович похоронен, навечно, навсегда, понимаете?! Мертвецов нельзя воскрешать, это противозаконно! И аморально!
– Тихо-тихо, моя дорог…ая. Не надо кипятиться. Собственно говоря, мне наплевать, какого ты пола. И вон Жене тоже все равно, я уверен. Можешь быть хоть гермафродитом, хоть амебой, хоть Ганимедом. Если это Ирине ничем не угрожает…
– Господи! – Юля прижала белые руки к пышной груди. – Да никогда в жизни! Ирина Михайловна – моя крестная мама в модельном бизнесе!
– Что ж, отлично. Можешь идти, девочка моя. И пусть тебе приснится твой суженый.
Юля легко, одним собранным движением поднялась с места и удалилась своей «фирменной» королевской походкой. На нас она ни разу не оглянулась.
– Зачем ты так? – спросила я у Игоря.
– Что?
– Зачем ты над ней иронизируешь? Неужели не жалко девушку?
– Черт его знает, – признался Игорь. – Вроде бы сперва посочувствовал парню – надо же, гениталии себе отрезал ради того, чтобы лифчик носить! А потом подумал – е-мое, ну что это в результате за существо такое получилось? Не баба – потому что я лично ни за какие коврижки не соглашусь «это» теперь даже за попку ущипнуть, – не мужик, потому что на рыбалку или, скажем, выпивать мне с ним поехать тоже стремно. Нет уж, ну его к черту! И вообще все разговоры к черту. Давай-ка лучше спать, коллега.
Игорь зевнул так широко и сладко, что я напугалась, не вывихнет ли он челюсть, и вышел. Я проводила его до порога. «Надеюсь, этой ночью больше никто не будет покушаться на остатки моего сна!» – мелькнула в мозгу жалкая, как мелкий осенний лист, мысль. Для одной ночи событий было даже слишком чересчур. Надо будет посоветовать завтра госпоже Акуловой переименовать ее «Кассиопею» в какую-нибудь «Санту-Барбару». Муж, изменяющей жене с тремя бабами, сестры, которые хотят быть замужем за одним мужчиной, малолетка, совершающая кражу, и прекрасная модель, которая на самом деле бывший мужик! Полный набор!
И тут меня пробил холодный пот. Я снова (в который раз за ночь!) привстала на кровати, с ужасом вспоминая, что среди всего этого людского винегрета я ни разу за ночь не видела Катерину! Строгая девушка с карими глазами не вышла из своего номера даже тогда, когда постояльцы всего нашего этажа были разбужены шумом, который подняли Юля и Анечка!
Конечно, Катя, насколько я сумела это заметить, была самой выдержанной и самой спокойной девушкой из всех сотрудниц «Кассиопеи». Но не настолько же, чтобы не выскочить из номера, когда слышишь, что в коридоре происходит бог знает что?!
На сердце нехорошо, будто холодная и мокрая лягушка, легло дурное предчувствие. Нет, не поспать мне этой ночью. Да и черт с ним, со сном, лишь бы только Катя не доставила нам никаких дополнительных неприятностей!
Я снова выбралась из кровати и снова вышла из комнаты в коридор. На этот раз он был девственно пуст. Катерина занимала номер 312-й, расположенный в самом конце вереницы дверей.
На мой стук никто не ответил. Я постучала громче. Тишина. Занеся руку, чтобы постучать в третий раз, я вдруг заметила клочок бумаги, зажатый между дверью и косяком. Вшестеро сложенный обыкновенный тетрадный лист в клеточку – в коридоре стоял полумрак, поэтому я не сразу его заметила.
Не предвидя ничего хорошего от таких вот записок в дверях, за которыми вам никто не отвечает, я вытащила листок и, отойдя к середине коридора, где лампы светили ярче, прочла следующее:
«Будьте осторожны. Не входите. Я повесилась в моем самом лучшем платье!»
Записка была написана торопливым почерком, с кляксами и помарками. Внизу стояла размашистая буква «К»…
Я толкнула ногой дверь и буквально ворвалась в Катин номер. Там было темно, но не потому, что девушка спала, – я сразу поняла, почувствовала кожей, что в комнате ее нет! Из ванной пробивался свет; я кинулась туда.