– Я могу идти?

– Да, можете, – ответил он, подумав. – Если что, мы вас вызовем.

– Я скоро покидаю Москву.

– Если что, мы вас вызовем отовсюду…

* * *

Нечего и говорить, что у сотрудников «Кассиопеи», собравшихся на следующий день в холле гостиницы, чтобы ехать в Гостиный Двор на репетиции и всякого рода презентационные мероприятия, было, мягко говоря, непраздничное настроение. Никто специально не говорил манекенщицам и Альбертику о том, что случилось этой ночью с Катей, но они откуда-то и сами все знали. Как, впрочем, и другие постояльцы гостиницы: у всех, встреченных мною сегодня, были испуганные лица и какой-то пришибленный вид.

– Ирина Михайловна… – начала было Анечка, едва завидев, что мы с Акуловой спускаемся по ступенькам.

– Мохова, никаких вопросов. Первый же, кто скажет хотя бы слово на эту тему, вылетит с работы без всяких разговоров! – ответил за хозяйку Игорь. Я впервые видела его таким резким.

Анечка обиженно захлопала белесыми ресницами. «Можно было и повежливее!» – читалось в ее голубых глазищах. Наверное, она в глубине души после ночного происшествия с Юлей считала себя героиней и надеялась, что хотя бы на короткое время с ней станут немножко больше считаться.

Водителю удалось подогнать наш микроавтобус к самому входу в гостиницу. В полном молчании мы погрузились в него и в похоронной, в прямом смысле слова, тишине поехали в Гостиный Двор. Каждый старался не смотреть на то место, которое еще вчера занимала в этом микроавтобусе Катя. И тем не менее взгляды притягивались к пустующему сиденью, как магнитом…

Единственной, кто не смотрел туда, была Лола. Прямая, бледная – еще более бледная от того, что черные волосы были распущены у нее по плечам и оттеняли мраморную белизну лица, она испепеляла горящими темным огнем глазами затылок Альберта. И изредка бросала короткие и быстрые, как выстрел, взгляды в спину сидящей рядом с ним Ирины. Девушка явно была не в себе от злости, и все ее заверения в том, что она успокоилась по поводу неверности Альберта, не стоили и ломаного гроша. Интересно, что она будет делать, если узнает, что этот вертопрах изменяет ей не только с Ириной? Бедные Оля и Поля, они рискуют стать жертвой самой изощренной мести кавказской женщины!

Впрочем, я недолго думала об этом. Вскоре мои мысли стали куда как серьезнее – я стала размышлять о смерти Кати. Было не очень-то похоже, что она и в самом деле свела счеты с жизнью. Это было не самоубийство, а убийство!

Прежде чем сделать такой вывод, я еще раз вспомнила о том, как был натянут провод. То, что в качестве орудия преступления был использован именно провод, а не веревка, значительно упростило мне задачу – по направлению его деформированной оболочки можно было сделать очень важный вывод.

Сейчас я очень отчетливо вспомнила, что, когда мы с Игорем снимали Катю, я увидела, что изначально провод был натянут в направлении, обратном тяжести тела. А странгуляционная борозда (так называют след петли на теле) проходила по всей окружности Катиной шеи. Если бы девушка повесилась сама, то странгуляционная борозда была бы незамкнутой, так как концы при натяжении петли поднимаются к узлу и отходят от кожи. Это знает любой криминалист.

Катя не повесилась. Ее убили, задушили куском провода от отключенного холодильника, который предварительно отрезали у основания обыкновенным ножом для разрезания бумаг. И лишь потом, уже мертвую, ее повесили в петле, сооруженной из этого же провода, повесили за крюк под самым потолком.

Да, но записка? «Будьте осторожны. Не входите. Я повесилась в моем самом лучшем платье!» Шутовской, даже глумливый тон, так не похожий на Катю. И потом, на ней вовсе не было надето самое лучшее платье. Платье на погибшей как раз было самое простое, домашнее, из миленького синего трикотажа. Да, здесь была загадка, которую я пока не могла разрешить…

Хотя при желании эту загадку несложно было разгадать. Там, в ванной, на плечиках висело другое платье. Катя выстирала его вчера вечером. И скорее всего, разложила на сушилке посреди ванной. «Не входите! Я повесила мое самое лучшее платье!» – такая записка могла быть оставлена Катей горничной или уборщице, которые, неосторожно открыв дверь, рисковали смять или уронить дорогую вещь… Да, это разгадка!

Как бы то ни было, два вывода были очевидны: то, что Катерину Измайлову убили, и то, что убийцей, несомненно, был кто-то из проживающих в «Московии», потому что постороннему, да еще ночью, пройти в эту гостиницу практически невозможно. Еще проще было бы сказать, что убийцей являлся один из сотрудников «Кассиопеи», но как раз для этого утверждения у меня не было прямых доказательств… хотя оно и напрашивалось само собой… просто витало в воздухе…

За окном из утреннего московского тумана показались желтые корпуса Гостиного Двора.

– Приехали, – сказал водитель Валера.

* * *

Дисциплинированным гуськом пройдя мимо охраны, предварительно дав каждому из секьюрити попробовать на зуб и на вкус свой пропуск, мы все той же стройной колонной направились к нашему шоу-руму.

Альбертик заметно волновался; казалось, даже его разноцветные патлы, спускавшиеся на цветную рубашку, полыхают больше обыкновенного. И было понятно почему – ему предстояло убедиться, что все «причиндалы», как один раз назвал содержимое наших сумок Игорь, целы, и, несмотря на вчерашнее происшествие, наш дизайнер сумеет в короткий срок привести павильон в порядок. Сделать это именно сегодня было необходимо: через несколько часов должно состояться торжественное открытие Модной недели.