– А дельфин, – повторила Лена, – о чем говорит дельфин?

Жи Пи остановился, улыбнулся, мечтательно закрыл глаза, как минуту назад и, вытянув руки, зевнул:

– Он знает тайну рождения… Как ребенок выбирает маму…

– А разве так? Разве не наоборот?.. – наивно спросила Лена.

– Нет, нет. Ребенок. Если он слаб и беззащитен, то мама должна быть сильной. А если он шалун, то хочет трогательную. Чтобы получить чего не хватает. Но все – заботливых. Они всегда ищут свою… а не чужую… И если находят, то слушают дельфина и засыпают на берегу теплого моря, под шелест прибоя. Холода там не бывает. А после… после этого… они возвращаются к людям… Но мамы иногда отказываются от них… и дети остаются одни…

– Одни?!

– А еще… он рассказывает будущее, а вечером сказки, – паж снова зевнул, прислонился к Лене, обнял ее руку и стал медленно опускаться на пол.

– Жи Пи! – вскрикнула девушка. – Что с тобой? Ты засыпаешь!

Мальчик вздрогнул, открыл глаза и с удивлением посмотрел на нее:

– Я заснул?

– Попытался, – улыбаясь, ответила спутница.

– Мы уже близко…

– К чему?

– К Колизею. Я должен там заснуть… и проснуться… уже другим…

– О чем вы тут шепчитесь? – Лутели буквально нависла над ними. – Его Светлость волнуется. Мы пришли. А ты… – она бросила на пажа полный презрения взгляд, – все борешься со сном? Веришь, что попадешь? А ну… за мной! – И резко указав вперед, побежала обратно.

– А мальчик? Ученик… – тихо спросила Лена, – который сделал браслет?

– С тех пор ученик ходит по свету и предлагает его людям, – быстро зашептал Жи Пи, – но те предпочитают другое… я говорил. – Он поднял голову. Взгляд был полон сожаления. – Их можно понять. Посуди, сколько браслетов на свете краше связки раковин. А картин – дороже настоящих. Слепой тоже жалел их, когда рассказывал. Но чем дороже, тем больше подобных притянут они в дом. И ты не заметишь подмены. А сколько книг, увлекательнее правды? И развлечений, заманчивей любви. А колдуны становятся желанными гостями… Ты начинаешь жить обманом. Ждать его каждый день. Обман тоже знает это и стучится. И забытые дети пойдут тем же путем. А потом перестанешь их вовсе узнавать… и они теряются. Выходит, не смогут родиться… Рассказ Слепого похож на правду, – глаза мальчика увлажнились. – Им уже никогда не прижать маму к себе. Никогда не стать любимыми. Если она ждет от малыша особенного успеха, больше и громче, чем простая любовь. Живет его ожиданием. Но тогда растет не малыш, а полынь и горечь. В нём. Жалко…

– Не смогут родиться?

– Дети рождаются дважды. Сначала – получают тело и только потом доброту. Уже от родителей. Но не всегда. Нечестный – дарит неправду. Мечтающий быть лучше других – такое же желание. Как и завистливый – свое. Но всем кажется, что любя. А любовь – просто греет, и никогда не скажет плохого о других… Ее ребенок всегда улыбается, принимает тепло… чтобы тоже согревать людей… потом. И происходит рождение.

– А первые?

– Во дворце есть зал нерожденных детей… Слепой не успел сказать. Но не беда, – видя расстройство девушки, улыбнулся паж, – я же с тобой, – и он снова показал струну.

– Да, да, конечно… милый Жи Пи. Как всё это интересно и как странно! Я начинаю понимать…

Мальчик опять смущенно потупился.

– Ну, ну, ну! – они буквально столкнулись с герцогом и его спутницей. – Вот, полюбуйтесь, Ваша Светлость… воркуют! А мы дожидайся! Лучше бы просто отнять…

– Тебе не понять моей удачи, Лутели, – спокойно остановил ее мужчина. – Ты слишком надменна, алчна и коварна. Я говорил. Три слова, но как они мешают, не дают ощутить тебе прелести полета. Все-таки ты несчастная валькирия. И злишься даже здесь. Хоть и гранд-дама. А девушка, – он улыбнулся, – настоящая принцесса и для нас незаменима.

Всё это герцог проговорил, глядя на Лену, словно любуясь приобретением и предвкушая то, что не дано знать во дворце никому. Тут гостья обратила внимание на огромное бархатное полотно во всю стену, красного цвета, за спиной хозяина. Ни анфилад, ни переходов уже не было.

– Мы пришли. Ты готова?

Не переставая улыбаться, герцог поднял руку вверх и щелкнул пальцами.

Ткань шевельнулась, шурша поползла в сторону, и ее край начал подниматься, сначала медленно, затем всё быстрее, открывая большой зрительный зал с тремя ярусами, наполненный людьми. Но не такой, как в театре, а круглый. Его левое и правое крыло загибались настолько, что сидящим там сцена была не видна, и они отчаянно старались свеситься и заглянуть туда. Вдруг слева девушка заметила висевшее в воздухе чье-то молодое лицо, у которого щеки, нос и губы оттягивались, превращая гримасы в улыбки и наоборот. Лицо поворачивалось к ней под разными углами. Она подняла голову – вверху было такое же, но зеленого цвета и тоже поворачивалось, расплываясь или вытягиваясь. За ним, позади, еще. Наконец, понимая, что лиц много, девушка оставила попытки. И тут же обратила внимание на абсолютную тишину. Казалось, пролети сейчас муха – услышат все. Причем в зале, Лена заметила это только сейчас, каждый ежесекундно переводил взгляд с картины в воздухе на нее, будто сравнивая. Гостье стало не по себе.

– Жи Пи… – она беспомощно глянула на спутника.

– Это «мем». Твой мем. Он пока существует отдельно от тебя, но зрители ждут… Лицо смотрит в зал и висит в струях воздуха, поэтому ты не узнаёшь его, – зашептал Жи Пи. – Такой проницаемый экран. Изобрели у вас, между прочим. Мальчика звали Максим. Выражение постоянно меняется, и нельзя определить, когда лицо настоящее.

– Это она! – раздался негромкий голос из первых рядов.

– Точно, она!.. – тут же крикнули рядом.

– Она! Она!.. – понеслось по залу.

– Не обманули! Наконец-то! Ура! Урра! – головы и плечи заколыхались. – Виват Его Светлости! – грохнуло с галерки, и страх Лены утонул в громе аплодисментов.

Вдруг она обратила внимание, что лица зрителей тоже вытягиваются и корчат гримасы. – А они? Это всё, – Лена обвела рукой зрительный зал, – тоже висящее изображение? – И громко, наклоняясь к спутнику, почти прокричала: – Ненастоящее?

– Конечно! – Жи Пи тоже кричал. – Мем впечатлений! Как и всякий успех. Только его и видят со сцены… а принимают за реальность. А теперь смотри!