«Дороти?» – подумала Одри и нахмурилась.

Горничная еще закрывала за собой дверь, а она уже была у телефона. Ответила Дора.

– Конечно, я зайду. Сегодня днем, если у меня будет время. И не переживай насчет… недоразумения с Холлоуэем. Я не могу об этом по телефону говорить. Понимаешь?

– Да, дорогая, – послышался в трубке низкий голос.

– Ты не спрашиваешь, чем я тут занимаюсь?

– О, я все знаю, – невесело отозвалась Дора. – Ты ведь работаешь на Стормера, верно? Мне рассказали, но это неважно. Так ты все-таки придешь! И ты правда простишь меня?

Одри вошла в ванную, ощущая на сердце легкость, которую не испытывала уже много дней. Глубоко в душе она чувствовала привязанность к сестре, и их вражда на самом деле никогда не давала ей покоя. В ту минуту ей казалось, что одна из главных бед ее жизни наконец осталась позади. Впрочем, не забывала она и о том необычном задании, ради которого здесь находилась. Одеваясь, она решила воспользоваться случаем и расспросить горничную о загадочном мистере Торрингтоне.

– Поговаривают, он миллионер, – произнесла девушка с такой безысходностью в голосе, с какой люди, не являющиеся миллионерами, говорят о тех, кто таковыми является, – но я не вижу, какое удовольствие приносят ему его миллионы.

– Он сейчас в своем номере?

Девушка кивнула.

– Был пять минут назад, когда я приносила ему завтрак.

– А секретарь у него есть?

Горничная покачала головой.

– Нет у него ни секретаря, ни даже попугая, – непонятно ответила девушка.

Утром Одри связалась с «Агентством Стормера» и коротко доложила о том, чем занимается.

В три часа она постучала в дверь дома на Керзон-стрит. Открыла ей новая горничная, и, как и следовало ожидать, Дора первым делом заговорила о недостатках прежней.

– Она слишком многое себе позволяла. Не поставив меня в известность, пускала в дом людей, которых я ей строго-настрого запрещала принимать. Ты простила меня, милая сестренка?

– Ну конечно, дорогая!

Одри почему-то стало неловко. В воздухе как будто витало какое-то тревожное ощущение, которое она чувствовала, но не могла понять.

– Садись, дорогая, дай я посмотрю на тебя. А ты почти не изменилась! Правда, какая была, такой и осталась! Никому бы и в голову не пришло, что ты на год старше меня.

Одри вздрогнула.

– На год старше? – удивленно повторила она.

– Я поэтому тебя и пригласила. Выпьешь чаю?

– Но я не понимаю, Дора! – воскликнула Одри, не обратив внимания на предложение. – Я не старше, я на год младше тебя.

Теплая улыбка Доры не оставила сомнения в том, что она не обмолвилась.

– Ты старше меня на один год, ангел мой, – ласково произнесла она. – Это наша дорогая мама виновата в том, что произошла такая путаница. По какой-то причине (не знаю по какой, но мне горько, что так случилось) мать невзлюбила тебя, и ее нелюбовь выразилась в довольно необычной форме. У нас есть причины не сомневаться в этом.

– Я всегда считала, что родилась первого декабря 1904… – начала Одри.

– Третьего февраля 1903 года, – улыбнулась Дора. – Твоя метрика находится у меня, и я хотела показать ее тебе.

Она выдвинула полку секретера, взяла голубой конверт и извлекла из него длинный листок бумаги.

– Вот она, дорогая… Одри Дороти Бедфорд. Это фамилия маминого первого мужа. Я же говорила тебе, что она никогда не называла тебя твоим настоящим именем.

Одри, словно громом пораженная, осматривала документ.

– Но она постоянно твердила мне… что ты старше меня. И, Дора, я помню, что в школе ты училась в старшем классе. Если то, что ты говоришь, правда, значит, мой отец…

– Да, я говорила тебе, что твой отец на каторге в Южной Африке, но это неправда, – Дора вздохнула и потупилась. – Это мой отец, – надломленным голосом произнесла она. – Он был американцем и приехал в Южную Африку. Там он познакомился с матерью, которая в то время была молодой вдовой с младенцем на руках. Через три месяца они поженились.

Одри рухнула в кресло.

– Как странно! – пробормотала она. – Но я – Одри! И мы обе – Дороти? Выходит, что так. Но… – она беспомощно покачала головой. – Поверить не могу, что я старше тебя.

Дора огромным усилием воли приглушила нарастающее раздражение, но то, что она собиралась сказать, оборвал взволнованный крик Одри.

– Но я могу доказать, что я младше! Мать рассказывала мне, где меня крестили – это было в Южной Африке, в церкви в Роузбэнке!

В спальне над комнатой, в которой они разговаривали, Мартин Элтон лежал, приложив к полу ухо, и слушал. Внезапно он побледнел. От Одри Торрингтон нужно избавиться! Но как? Каким образом? Ему было все равно. Он снова прислушался, и когда наконец на лестнице прозвучали ее шаги, встал и открыл дверь.