– Буду, Женя. Неси.

Илья попытался сглотнуть – во рту сухо, горько. Глубоко вздохнул, выдохнул. Кажется, сегодня чуть легче. Нет той тянущей боли, что мучила пару дней после его бегства из больницы. Глядишь, с Женькиной помощью за неделю на ноги встанет. Швы и местный фельдшер снимет. Велика премудрость! Другой вопрос – что дальше?! Куда бежать?! К кому бежать?! И что делать?!

– Хаву надо отблагодарить, – проговорил он, с удовольствием выпив чашку бульона. – Он мне жизнь спас!

– Ага, ладно. – Ее бледные голубые глаза смотрели на него с преданностью бродячего пса, накормленного и обогретого.

– Только не сейчас! А то он сразу смекнет, где я и у кого. Сразу проболтается. И тогда…

Внутри все снова сжалось от дикого страха. Снова онемело внизу живота и закололо под коленками. Его! Ведь его убивать пришли той ночью! Глупый догадается! Просто его перепутали с Васькой – и все!

А кто мог перепутать? А тот, кто его не знал! То есть не видел ни разу. Ни Ваську, ни его, Илью. Друг какой-то проклятый, армейский! Откуда он мог взяться, если Илья откосил от армии?

И тут секрета нет: Танька прислала! Она, змеища! Васька – идиот – позвонил ей, пригрозил и денег потребовал. И ведь надо было десять тысяч долларов с нее потребовать! Она за сотню рублей удавится, тварь, а он десять тысяч долларов с нее попытался содрать.

– Что-нибудь еще, Илюшенька? – Ладонь Жени легла ему на грудь, погладила.

Сквозь тонкую ткань футболки он почувствовал, какой горячей была ее ладонь. И биение ее сердца в каждом кончике пальцев ощутил. И всем своим измученным сознанием и неокрепшим организмом понял, насколько сильно она его желает. И это было волнительно и странно. У него уже давно, очень давно не было женщины. В смысле, нормальной женщины с чистой гладкой кожей и блестящими зубами. В нарядном платьишке, с гладкими пяточками и аккуратным маникюром. Он так низко пал, что все, что попадало к нему в кровать время от времени, напоминало нечисть. Тухлую, мерзкую, падшую.

А Женька…

Женька была из другого, из прежнего мира. В котором он раньше жил и даже бывал иногда счастлив.

– Жень, а вдруг я не смогу? – Он поймал ее ладонь на резинке своих спортивных штанов. – После операции. Пил столько лет. Понимаешь…

– Ш-ш-ш, молчи, – прошептала она, наклоняясь, и ее дыхание обожгло ему шею. – Я все сделаю сама, Илюша. Все сделаю сама. Я так давно хочу тебя! Я так давно об этом мечтала!

Он так и не понял – о нем она конкретно мечтала или просто о мужике, намаявшись от одиночества в пятилетнем вдовстве? Что-то шептала сдавленно и неразборчиво, раздевая его. Укладывала его, как стеклянного. Суетилась. Срывалась куда-то, для чего-то переодевалась в какие-то кружева. Целовала, ласкала, осторожно трогала, вытаскивая своим телом его из грязи, в которой он погряз, как думал, навечно.

– Ты просто… – молвил он, отдышавшись. – Ты просто сестра милосердия, Женька!

– Почему? – Она лежала рядом с закрытыми глазами, на губах ее застыла блаженная улыбка.

– Спасительница моя, – ответил Илья, снова глубоко вдохнул и выдохнул, от прежней ноющей боли не осталось и следа. – Утащила меня из больнички, спрятала, любишь вот теперь.

– Забыл сказать, что кормлю. – Ее улыбка сделалась шире.

– Да, и кормишь, – он поцеловал ее плечо, крепкое, гладкое, как атлас. – К слову, я бы съел что-нибудь.

– Выздоравливаем, Илюша?

Она повернулась, приподнялась на локте, тяжелая грудь выскользнула из кружева, и ему тут же захотелось взять в руки фотокамеру. Настроить свет и снимать ее, снимать, заставлять улыбаться, облизывать губы, запрокидывать голову, наклоняться и смотреть на него так, как она смотрит сейчас: призывно и жадно.

– Ты моя, Женя… – он схватил ее за грудь, сжал. – Ты моя!

– Спасительница? – Она тряхнула растрепавшимися кудряшками.

– И просто – моя!!

Контролируя каждое движение, чтобы боль, не дай бог, не вернулась, он подмял Женьку под себя и тяжело задышал от вернувшегося возбуждения.

– Мы с тобой, так?

– Да, да, да, Илюша, – ее глаза закатились, руки снова принялись цепляться за него.

– Ты моя теперь, так?

– Да, да, да, Илюша…

– Ты не дашь мне пропасть? Больше никогда не дашь мне пропасть?

– Никогда, никому не позволю!

– Вот это замечательно, – он зажмурился от удовольствия. – Этого мне так долго не хватало, Женька…

Через час, подремав, помывшись и поев, Илья стоял возле окна и внимательно наблюдал за тем, как Женя выгоняет свою старенькую «Мазду» за дощатые ворота ее деревенского домика. Она умело лавировала между кустарником и старыми корнями громадного дуба, раскинувшего крону над половиной участка. Ловко выехала, вышла из машины, заперла ворота, успев помахать ему в окошко. И уехала. А он тут же начал ждать ее возвращения. Смотрел каждые десять минут на часы и поражался тому, как медленно идет время. Кажется, прошла вечность, а всего полчаса. Он медленно бродил по домику, доставшемуся Жене от каких-то дальних родственников ее покойного мужа. Наблюдал за солнцем, раскидавшим лучи по деревянному полу. Женя выскоблила его до песочного цвета. Рассматривал цветки бегонии, трогал бархатные листочки фиалки, подносил к носу пучки мяты, развешенные на кухонном крючке. И находил все это милым, уютным. Странно, а раньше этого сторонился. Считал дешевым мещанством, когда крахмалили полотенца и кухонные шторки и усаживали на заварочный чайник большую толстую тряпичную куклу. Сейчас нравилось. И даже ватная баба казалась ему симпатичной. А уж каким вкусным был чай!